— Я изымаю все оружие, что у вас при себе, — официальным тоном возвестил констебль.
— Ну разумеется, — ответил Сент-Ив, протягивая ему револьвер с таким видом, будто держал в руке гадюку.
Долго не могли решить, как следует поступить с лежащим на столе Нарбондо. Принесли лед и обложили им тело. Зарисовали схему и внесли в опись все части диковинного научного аппарата… Сент-Ив, не в силах и далее бороться с искушением, отвел в сторонку Парсонса:
— Тетради. Они у вас, не так ли?
Парсонс пожал плечами.
— Это был Пайпер, оксфордский окулист, ведь так? Он забрал тетради у пьяного старика и все это время хранил у себя. А когда умер, вы приехали и конфисковали их.
— Все верно, вплоть до мелочей, — кивнул Парсонс, улыбаясь при мысли, что наконец-то провел Сент-Ива и опередил нас хотя бы на шаг. — Но вот чего вы не знаете, любезный друг, так это того, что я их уничтожил. Эти тетради — сущий кошмар, злоупотребление научной методикой, мерзость. Я сжег их все в камине доктора Пайпера, не читая дальше первого абзаца.
— Ну, а я вижу это так… — начал Сент-Ив. — Нарбондо мертв или все равно что мертв. Сколько времени он сможет продержаться в этом подвешенном состоянии, я не ведаю. Ясно одно: Хиггинс оживить его не способен. Это и мне не под силу, а теперь, слава богу, не под силу и вам, тетрадей-то больше нет.
Парсонс снова пожал плечами.
— Позаботьтесь, чтобы этот человек лежал во льду, — сказал он констеблю. — Он нужен Академии. Весьма любопытный объект для исследований.
То, как он произнес «исследования», напомнило мне, что у Уиллиса Пьюла тоже имелся пунктик по этой части, который был мне явно не по душе. Заодно я вспомнил, что члены Академии наук, с Парсонсом во главе, именно по этой части и расходились во взглядах с Сент-Ивом. Мне стало почти жаль угодившего в их руки Нарбондо.
Однако Сент-Ив, казалось, совершенно не испытывал сожалений.
— Предлагаю вернуться в «Корону и яблоко», — сказал он. — В моем номере найдется несколько бутылок эля, и я предлагаю их откупорить, чтобы поднять тост за успех профессора Парсонса.
— Именно так, именно так, — отозвался академик, на мой взгляд, несколько самодовольно, и мы всей толпой устремились в ночь, оставив ледник позади. Собственно говоря, пара бутылочек эля и хотя бы краткий сон мне тоже не помешают, чтобы окончательно прийти в себя. Наше приключение завершено, и уже завтра, надо полагать, мы покинем Стерн-Бей на лондонском экспрессе. Я похлопал себя по нагрудному карману, где по-прежнему хранилась расписка из «Пинты пенного», подтверждающая бронь номера на двоих — меня и Дороти. Вы, верно, считаете, что после всего, что выпало на мою долю в этой гостинице, я мог бы выбрать более удачное место, но я, как ни странно, не утратил решимости осуществить свои планы. Тем более что за стойкой «Пинты» нас встретит кто угодно, но только не та женщина, что так ловко обвела меня вокруг пальца: констебль уже отправил кого-то арестовать ее, как сообщницу убийц.
Итак, мы сидели в номере Сент-Ива, и он одну за другой открывал бутылки с элем, которые протягивал всем по очереди, пока не дошел до Парсонса. Встав перед ним, Сент-Ив спросил:
— А вы, кажется, пьете исключительно воду, верно?
— У вас отменная память, сэр. Вода — суть живительная влага, самый источник жизни.
— В таком случае, у меня есть для вас чудесная вода прямо из источника, — возвестил Сент-Ив, откупоривая некую бутылку и наполняя стакан старика. Парсонс был польщен. Взяв стакан в руки, он принялся вертеть его из стороны в сторону, любуясь прозрачной жидкостью, будто это было виски, или бургундское, или еще какой-нибудь столь же достойный напиток. Затем с видимым удовольствием проглотил содержимое и, почмокав губами с видом знатока, скривил лицо.
— Горьковатая, — изрек он. — Должно быть, французская. Впрочем, после небольшой ночной потасовки меня изводит жажда.
С этими словами он поднял стакан, требуя долить.
— Минеральная, — пояснил Сент-Ив, исполняя невысказанную просьбу.
Меня так и подмывало отпустить какую-нибудь шутку насчет «небольшой ночной потасовки», но я удержал рот на замке. Хасбро уже спал в своем кресле.
Парсонс подмигнул профессору. Таким довольным я не видел его никогда — он просто лопался от гордости.
— Насчет оживления Нарбондо, — заговорил он. — У меня есть идея задействовать для этой цели машину лорда Келвина. Вы, полагаю, наслышаны об опытах сэра Джозефа Джона Томсона[17] из Кавендишской лаборатории?
Лицо Сент-Ива было как открытая книга: с первого взгляда понятно, что он давно предвкушал этот разговор и вот наконец дождался.
— Да, — ответил профессор, — конечно же наслышан. Его опыты весьма интересны, но я не совсем улавливаю, при чем тут они.
Парсонс ликовал. Услышать нечто подобное от Сент-Ива — да одно это стоило целой жизни ожиданий, заговоров и интриг! У него было лицо картежника, сидящего за заваленным монетами игровым столом с четырьмя тузами на руках.
— Электроны, — фыркнул он, будто это все объясняло.
— Продолжайте, — попросил профессор.
— Все очень просто: они ведь вращаются по сферическим орбитам вокруг атома. Сильное электромагнитное поле вытягивает их в своего рода овал — что-то вроде приливов и отливов на Земле, — а в живых организмах провоцирует ничем не сдерживаемую клеточную активность. Что, если подобную силу применить к Нарбондо — колоссальную дозу электромагнетизма? Это могло бы — как попроще объяснить-то? — могло бы «запустить» его, скажем, наподобие того, как запускают четырехтактный двигатель Отто.
— Могло бы, — мрачно согласился Сент-Ив. — Эта машина еще и не на то способна. Буду говорить напрямик; сейчас, знаете ли, не время миндальничать. Однажды Академия уже пыталась применить эту чертову машину, и, готов это признать, мой человек пресек эту попытку. Помните?
Еще бы Парсонсу не помнить. Именно этот инцидент и стал причиной, которая развела этих людей по разные стороны баррикад, углубила раскол между ними. По губам академика скользнула презрительная усмешка:
— Он запустил в раструб полевых мышей, если я правильно помню. Весьма эффективный метод, хотя… несколько примитивный.
— Что ж, — не смутился Сент-Ив, — кое-какие из тех зверюшек выжили, чтобы поведать мне повесть о своей печальной судьбе, как выразился бы мой друг Джек. Почти два года, пока последнее из этих бедных созданий не покинуло наш мир, я изучал мышей в полях, окружающих владения лорда Келвина, и в итоге обнаружил волну чудовищных мутаций и раковых опухолей. Вот вам моя теория, она крайне проста: то, что вы называете «ничем не сдерживаемой клеточной активностью», в действительности представляет собой неконтролируемый процесс деления клеток. Может, сравнение этого процесса с двигателем правомерно, а может, и нет — не в том суть. Главное — эту машину вообще нельзя больше запускать, тем более ради такой пустяшной цели. Ради всего святого, оставьте судьбу Нарбондо на усмотрение Всевышнего.
— Пустяшной, говорите? — возопил Парсонс. — Мне глубоко начихать на мерзавца Нарбондо! Подумайте о том значении, какое может иметь этот опыт! С одной стороны, несчастный Хиггинс, целиком посвятивший себя изучению физики низких температур. С другой — Нарбондо, всю жизнь изучавший химию. Да, он чудовище, не спорю, но что с того? Нужно быть крайне недальновидным ученым, чтобы не увидеть благ, которые сулит их совместная работа для будущего всего человеческого рода. И именно машине лорда Келвина суждено возвестить о наступлении этого славного будущего. Иными словами, мой корабль уже подходит к причалу, и я намерен ступить на его борт!
Завершив эту речь, Парсонс хватил кулаком о ручку кресла. А затем вдруг прикрыл глаза и свесил голову на грудь. Резко встряхнулся, промямлил, что его, мол, неодолимо клонит ко сну, и захрапел в бороду. Как видно, добавить к сказанному ему было уже нечего.
При виде крепко спящего Парсонса я вспомнил о собственной постели и, сладко зевнув, собирался откланяться, как Сент-Ив вскочил вдруг на ноги, бросил на колени Парсонсу заранее составленное письмо и воскликнул: «Пора!» После чего разбудил Хасбро, который, поднявшись, сразу направился к двери.
17
Историческая фигура (1856–1940). Английский физик, лауреат Нобелевской премии 1906 года за исследования в области электропроводимости газов.