Немного придя в себя, Сент-Ив уселся в кресло и вновь попытался расставить на столе, прямо посреди сотворенного им же хаоса, те четыре фигурки. Руки, однако, безудержно тряслись; он просыпал половину сахара из хрустальной туфельки, дважды опрокинул Шалтая-Болтая. Приложив немало сил, наконец сосредоточился и, заставляя себя дышать ровно, принялся располагать безделушки в надлежащем порядке. Как только удастся вернуть им гармонию, с нею, вне всяких сомнений, на него вновь, как и двумя часами ранее, снизойдет умиротворение. Тогда Сент-Ив придет в норму, восстановит чувство соразмерности… Вот только никак не выходит. Похоже, ему не справиться с задачей.
Сент-Ив опять заставил себя сосредоточиться. В композиции имелся некий изъян, который у него никак не получалось уловить: те же фигурки и стоят на прежнем месте: собачонка тычется мордой в край туфельки, Шалтай-Болтай вожделенно взирает на балерину. Но в этом уже не видно тонкой закономерности, нет былого искусства. Земля повернулась вокруг своей оси, тени легли иначе.
Прежде чем выйти на улицу, Сент-Ив разыскал и надел туфли. Труд — главная опора в жизни. Пусть миссис Лэнгли еще немного поволнуется, а потом он смягчит приговор. Для нее это послужит уроком: не следует обращаться с ним, как с младенцем. А он тем временем сосредоточится на том, что даст конкретный результат. Усилие, самоконтроль — и в течение суток он добьется желаемого. А уж куда занесет его машина, одному богу известно. Возможно, его вообще разорвет на части. Или того не легче: машина окажется бесполезным хламом, а он просто будет сидеть в своей башне за пультом управления и, как малое дитя, громко пыхтеть, изображая паровоз… Сент-Ив встал у окна, стараясь упорядочить мысли. Да, некрасиво вышло с миссис Лэнгли, но вздыхать сейчас не время. И сожалеть тоже. Пришла пора действовать, двигаться вперед.
Руки перестали дрожать. В качестве упражнения Сент-Ив сухо и четко заставил себя назвать металлы в порядке возрастания их удельного веса. Рецепт запеканки тоже неплох, но годится лишь в том случае, когда требуется умственная опора попроще. Ему же сейчас нужна не опора, а оселок: ум следует хорошенько заострить. Утвердившись в этой мысли, он снова перечислил металлы, на сей раз в порядке возрастания температуры плавления, а после прошелся по обоим спискам в обратном направлении: нечто вроде полезного самогипноза.
Где-то на середине речитатива Сент-Ив понял, что с ним творится что-то неладное. Голова закружилась, перед глазами все поплыло. Он инстинктивно вцепился в край стола и вдруг заметил, что его рука теряет плотность и становится студенисто-прозрачной, словно купол медузы. Однажды такое с ним уже случалось — там, на Северной дороге, когда он встретил своего двойника. Все предметы в поле зрения стали искаженными и мутными, словно Сент-Ив находился под водой. Он встал с кресла и буквально пополз к окну. Может, на свежем воздухе ему станет лучше?.. Каждый шаг давался тяжело, словно сам по себе был целым путешествием, а потом ноги и вовсе отказали — и он рухнул на пол, сдавшись на милость судьбы, и лежал под открытым окном, неподвижный, несчастный, преисполненный черных мыслей, пока — неожиданно и без всякого предупреждения — мысли не прервались вовсе…
А затем он очнулся. Голова еще кружилась, но чувствовал он себя гораздо лучше. Поднялся с пола и осмотрел ладонь: не дрожит, тверда и непрозрачна. Сколько времени он провел без сознания? Трудно сказать. Как найти логику в том, что противится всякой логике? Или все идет своим чередом, а он занят напрасными поисками очевидного?..
В порыве внезапной целеустремленности он оправил одежду и вышел в сгущающиеся сумерки.
Треска на блюде давно остыла, и ресторан — он назывался «Воронье гнездо» — почти опустел. Время ланча подходило к концу, и за столиками оставалось лишь несколько самых неторопливых едоков. Сент-Ив сидел в дальнем углу, спиной к окну, и делал вычисления на листке бумаги.
На него опять нахлынули вдруг слабость и легкая дурнота. «Все из-за недостатка сна, — сказал себе Сент-Ив, — и нерегулярного питания». Он решил не уделять внимания досадным симптомам, но ему становилось все хуже. Тело отказывалось повиноваться. Усилием воли Сент-Ив выпрямил ноги и пошевелил ими под столом, но это помогло только на пару минут. Черт! Сейчас только этого не хватало… Очередной приступ, но без борьбы он не сдастся.
Расслышав смех в другом конце зала, Сент-Ив поднял глаза и увидел вдали незнакомца, вперившего в него прямой, беззастенчивый взгляд. Человек поспешно отвернулся, но его спутник продолжал время от времени коситься с плохо скрываемым любопытством. Уязвленный такой беспардонностью, Сент-Ив вызывающе кивнул нахалу и сообразил вдруг, в каком пребывает виде: мятая несвежая одежда, в которой он и работал, и спал; поросшее щетиной лицо… Вилка с кусочком трески выскользнула из пальцев прямо на брюки, и Сент-Ив беспомощно уставился на нее, заранее зная, что поднять не сумеет, — рука слишком слаба.
Еще немного, и он лишится чувств. Проще было бы сползти на пол и спокойно предаться забытью, но сделать это на виду у всех Сент-Ив не мог. Только не в этом состоянии. Опустив веки, он медленно, методично заставил себя проговорить в уме рецепт картофельной запеканки, вспомнил каждый ее ингредиент, вообразил их один за другим, почти обоняя. И почти сразу пришел в себя, словно обрел под ногами твердую почву, ухватился за что-то, прочно связанное с этим миром.
Услыхав тихий оклик, Сент-Ив повернулся к окну за спиной: из-за края рамы высовывалось чье-то лицо. Поначалу явилась мысль, что он видит свое отражение в стекле: те же всклокоченные волосы, та же измятая одежда. Отражение, однако, не было идеальным. За стеклом стоял он сам — как тогда, на Северном тракте: пальто до того измазано грязью, будто «двойник» одолел всю дорогу из самого Лондона, не пропустив ни единой придорожной канавы. Коротко махнув ему рукой, призрак скрылся из глаз, а сам Сент-Ив тут же завалился на бок, соскользнул со стула и провалился в небытие.
Очнувшись, он обнаружил, что лежит на полу закусочной, конечности запутаны в ножках столика, а те двое, что столь беззастенчиво разглядывали его недавно, пытаются его вытащить.
— Вот так… — сказал один из незнакомцев, поднимая Сент-Ива на стул. — Ну, теперь вы в полном порядке?
Сент-Ив еле выдавил слова благодарности. Да, ему уже получше. Нет, не болен. Голова снова ясная, и хочет он только одного — поскорее уйти.
Незнакомцы кивнули. «Это верно, отправляйтесь-ка лучше домой», — посоветовал один из них, и оба направились к своему столику, с недоумением оглядываясь на Сент-Ива.
— Говорю тебе, он раз — и растворился, — шепнул первый.
Его спутник только хмыкнул:
— Растворился, скажешь тоже! Под столом, разве что…
Засим они вернулись к прерванной беседе и рыбе на тарелках.
Сент-Иву вдруг отчаянно захотелось выбраться наружу. Эти приступы слабости стали слишком частым явлением, о природе которого он, кажется, уже начинал догадываться. Кого, собственно, он видел, если не самого себя, явившегося прямиком из будущего? «Двойник» трудится не покладая рук, то появится, то исчезнет. Сент-Иву всего-навсего довелось увидеть, как падают костяшки домино в самом конце длинного ряда. Машина сработает, как и было задумано! Иного объяснения нет и быть не может. Исполнившись оптимизма, он мечтал поскорее выскочить за дверь, толкнуть первую костяшку и тем самым привести будущее в движение.
Сент-Ив выложил на стол три шиллинга и по пути к двери с признательностью кивнул двоим незнакомцам-спасателям; те проводили склонного к обморокам сотрапезника исполненными сочувствия взглядами. И вот — свобода! Но, едва ступив на камни тротуара, Сент-Ив чуть не налетел на Парсонса, который быстро отступил на пару шагов — с выражением удивления и испуга на лице, будто пойманный с поличным. Правда, ученый секретарь тут же оправился от изумления и протянул ладонь для пожатия. «Будь я проклят!» — подумал Сент-Ив, но понял, что проявление враждебности будет лишним. Сыграем пока в шарады.