Пробежав по белому коридору, он наткнулся на медсестру в белоснежном халате:
— Доктора!
— Вам?
— Скорее, — заорал Архип и выругался.
Тут же нашелся доктор — приплюснутое лицо, потухшие глаза.
— Сталин, — сказал ему на ухо Архип свистящим шепотом.
— Что? — вскричал доктор. Глаза его вспыхнули. — Где он? Скорее!
Прислонившись к машине и затравленно дыша, Архип смотрел, как доктор и два медбрата аккуратно вытаскивают из машины того, кого он должен был казнить. В душе была пустота. Пустота и тревога.
* * *
Архип сидел в припаркованном рядом с больницей автомобиле, прикорнув головой на руль, кажется, он даже задремал. В окно негромко постучали. Архип вздрогнул. Рядом с машиной стоял человек в черном пальто и зеленой фуражке с кокардой: узкое землистое лицо, серые невыразительные глаза, ноздреватый тонкий нос. Он сделал рукой нетерпеливое движение, приглашая Архипа выйти из автомобиля.
— Товарищ Сергеев?
— Я.
— Майор Конев. Пожалуйста, пройдемте. Да закройте машину на ключ. Заберете ее завтра.
Архип запер ЗИС и пошел вслед за длинной нескладной фигурой НКВДшника. В малом дворе больницы их ждал автомобиль.
— Прошу, — Конев отворил заднюю дверь.
Архип влез в пропахший табаком салон. Майор уселся рядом с ним и коротко бросил шоферу:
— Управление.
Пару минут ехали молча, потом Конев принялся вдруг рассказывать анекдот про Чемберлена — длинно, не смешно. Архип невнимательно слушал и все думал о Сталине.
— Как он? — наконец, решился спросить.
Майор бросил на Архипа испытывающий взгляд и отчеканил:
— Вы спасли ему жизнь.
Он замолчал, закурил папиросу. Мимо летели московские улочки, ни с того ни с сего оживившиеся: вон торговка молоком, вон ребятишки, вон молодые мамаши с колясками.
— Я благодарю вас лично от себя, — кашлянув, сказал Конев.
— Это мой долг, — пожал плечами Архип.
— Хорошо сказано, — вздохнул майор. — Но часто, товарищ Сергеев, слова напрочь расходятся с делами. Доктор сказал, что речь шла о секундах…
Он глубоко затянулся, нервически поведя плечом. Что-то неуловимо бабье было в этом человеке.
— Я, например, умер бы за него, — ни к селу ни к городу сказал Конев и голос его зазвенел. — Только моргни он слегка — и я, не задумываясь…
Архип удивленно посмотрел на майора — слова НКВДшника оказались созвучными его собственным мыслям.
В Управлении недолго ждали перед кабинетом какого-то значительного лица.
— Пройдите, Матвей Игнатьич, — позвала секретарша.
— Прошу, — Конев поднялся, пропустив Архипа вперед.
За столом сидел лысоватый человек, похожий на сказочного гнома. На длинном крючковатом носу — очки, надетые скорее для солидности, нежели из-за слабости зрения.
— Анна, майор, я просил бы вас, — мягко сказал лысый, и секретарша с Коневым покинули кабинет.
— Присядьте, товарищ Сергеев.
Архип присел на стул и нервно затеребил пальцами рукав гимнастерки.
— Меня зовут Лаврентий Павлович.
— Я знаю, товарищ Берия, — хрипловато сказал Архип.
— От имени первого в мире государства рабочих и крестьян, а также от себя лично благодарю вас.
— Это был мой долг.
Берия покачал головой и понурился.
— Вы не хотели бы работать у нас? — спросил он, устремив глаза на Архипа.
Тот растерялся, захлопал глазами.
— Нет, вы не подумайте, что это вербовка, или как там называют враги Иосифа Виссарионовича. Я просто предлагаю вам работу в солидной организации, занимающейся безопасностью любимого нашего вождя. Смею вас заверить, товарищ Сергеев, что благороднее и чище занятия невозможно найти.
Слова Берии словно гвозди проникали сквозь череп прямо в мозг Архипа, он, не отрываясь, глядел в увеличенные очками выразительные глаза, и вспоминал другие глаза — ласковый взгляд Сталина, заботу великого вождя, и главное — его неожиданную слабость.
— Враги окружили нас, и преданные достойные люди, как никогда, необходимы именно сейчас. Вот вы, товарищ Сергеев, знаете в своем окружении хоть одного достойного человека?
Архип отрицательно покачал головой.
— А врага знаете?
Берия приподнялся, подался вперед, словно желая впрыгнуть в глаза Архипа.
— Иноненко, — супротив собственной воли выдавил Архип. — Начальник кремлевского гаража Иноненко.
* * *
Майор НКВД Архип Игоревич Сергеев устало сложил в старенькую, погнутую на углах папку, бумаги и, хромая, вышел из здания Управления. Хромотой его наградила минувшая Великая война, следы которой встречались повсеместно на людях, зданиях, деревьях. Даже солнце, казалось, помнило об ужасе тех дней и морщилось, словно от зубной боли.