Диана меня внимательно слушает.
— Остановка эта для аборигенов: «Родник на Глашке».
Я отпираю калитку, приглашаю Диану войти.
Дорожка, выложенная из булыжников. Поленница, прикрытая рогожей. Веранда, скамейка, ржавый бак. Кладовка с инструментами. На крючке в туалетном тайнике висит запасной ключ. Краска цвета морской волны местами отслоилась, пора перекрашивать дачу. Я вожусь с заедающим замком…
В единственной комнате пахнет пылью; скрипят половицы; на кровати аккуратной стопочкой сложены подушки; раскорячилось совдеповское трюмо; в вазе на столе — увядшая роза. Я тут отмечал Рождество с приятелями и приятельницами. Весело было.
Я возвращаюсь в прихожую.
Нахожу в буфете одинокую пачку рафинада и два стакана.
Диана выкладывает из рюкзака припасы: чай, печенье, горький шоколад с миндалем, хлеб, картошку и банку тушенки. Сыр, мандарины и бутылку красного вина прячем в погреб.
Приставляю лестницу, лезу на чердак.
Среди чердачного хлама отыскивается пинбольная доска. Зеленое поле с колышками, две пускалки, изображения разных зверей и птиц, рядом выставлены очки: 10, 20, 30 или 100. Металлические шарики в мешочке. Будем играть. Еще отыскивается старая искусственная шуба (альтернатива медвежьей шкуре). Я выдвигаю печную заслонку, выгребаю золу из печки. На растопку сгодится подшивка «Юного техника». Иду за дровами. Диана убирает волосы под бандану, закатывает рукава свитера (показываются бинты) и берется за метлу. Я пытаюсь ее отговорить — куда там!
Электричество работает, распаковав магнитолу, она заводит «Zемфиру».
Ну, это нормально…
Мы убираем комнату, готовим еду…
Угли потрескивают, иногда вспыхивают голубоватым пламенем.
От тушеной картошки с мясом, приготовленной в чугунке, разносится одуряющий аромат. Вино рубинового оттенка, красивое на просвет. Сыр нарезан пластиками, конфеты сложены горкой в салатницу.
Искусственная шуба пропахла дымом.
Диана выиграла у меня подряд семь партий в пинбол.
— Хочешь, расскажу сказку про Золушку? — спрашивает она, закуривая от березовой щепки. — По-новому.
— Хочу.
Она натягивает свитер на коленки и начинает рассказывать:
— …Золушка не убежала из дворца, она затанцевалась. Но когда ровно в полночь карета превратилась в тыкву, мыши опять стали мышами, исчезли белые лошади, разбились хрустальные башмачки, бальное платье разошлось по швам — этого никто не заметил. Все по-прежнему улыбались простушке и называли ее принцессой. Людям свойственно увлекаться иллюзией. Они же не любят разочаровываться. А Золушка решила, что раз так, то и не надо никого разубеждать. Вышла замуж за принца, у которого были восторженные оловянные глаза, разбогатела, родила ему детей. Год летел за годом, а ее никто не разоблачал. Родители принца умерли от старости. Новоявленная королева пребывала в постоянном страхе, что обман раскроется, и от этого сердце ее черствело и засыхало. По утрам, вставая с постели, она садилась к зеркалу и плакала невидимыми слезами, когда ее одевали в пышные одежды десятки фрейлин. Для Золушки в зеркале отражалась грязнуля и самозванка. Но невидимые слезы высыхали, она начала плакать уже через день, потом раз в неделю, месяц, год и вдруг совсем прекратила. И вот однажды в декабре она заболела. Закашляла. Все уже испугались, что погибнет в расцвет лет, но не тут-то было. На седьмой день болезни она выплюнула нечто, по виду напоминающее персиковую косточку. Это было мертвое сердце. И тотчас Королеве полегчало. Она прогнала докторов и потребовала принести зеркало. Взглянула на себя и ахнула. На нее глядела красавица, такая, что ни в сказке сказать, ни пером описать…
— Грустно.
Диана выдирает из моего ежедневника листок и, рисуя угольком, продолжает говорить:
— Та девушка на фото — моя троюродная сестра. Представляешь, психологи доказали, что из своих родственников мы сильнее всего испытываем сексуальное влечение именно к троюродным братикам, сестричкам, дядям и тетям, — потому что у нас гены здорово отличаются…
Я взмахиваю рукой, пытаюсь что-то сказать в ответ.
— Не перебивай, пожалуйста. Лучше ешь картошку. Остынет.
Пригубив вино из стакана, она говорит: