– Ты ошибаешься. – Купер не знал, так ли это, но его захлестнул гнев, и он позволил своей ненависти говорить за себя. – Вначале вы оскорбили меня, бросили на произвол судьбы, а теперь мешаете, когда нашелся хоть кто-то, готовый дать мне простое человеческое тепло? Да кто ты вообще такая?
Сесстри схватила его за руку и силком потащила к выходу, оставляя позади толпу, начавшую недобро коситься.
– Я, Купер, твой единственный шанс на спасение, и если перестанешь вести себя как избалованный ребенок, по заднице которого давно ремень плачет, то, может быть, даже и поймешь, когда я попытаюсь объяснить.
Сквозь пронизанный светом дым благовоний Купер увидел идущего следом Марвина.
– Если бы ты не была такой чванливой дрянью, я бы, может быть, даже и прислушался. Отвали и сдохни, если можешь, чтобы проснуться где-нибудь подальше от меня. – Купер отбросил ее руку и, покачиваясь, вышел в пятно света – небо, озарявшее колодец религий, сияло голубизной. Оказавшиеся поблизости апостаты неодобрительно наблюдали за перебранкой.
– Если могу? – Сесстри зашлась в гулком смехе, который, казалось, не мог родиться в этом теле с осиной талией. – Купер, глупое ты недоразумение, ты даже не представляешь, насколько близко попал. И если не успокоишься и не выслушаешь меня, то лучше бы тебе пожелать самому умереть и проснуться где-нибудь, только не здесь. – Она сунула руку в сумку и достала блокнот, словно собираясь что-то оттуда зачитать.
Купер выбил тетрадку из ее рук.
Сесстри позволила блокноту шлепнуться на землю и сурово посмотрела на Купера.
– Купер, ты еще не обращал внимания на свой живот?
– Что?
– Ты успел напиться? – словно бы не веря, спросила Сесстри. – Ладно, я серьезно, Купер, расстегни брюки и разуй наконец свои глаза. Тебе моя помощь нужна, а не чьи-то там объятия.
Отвернувшись от нее, Купер впервые за все это время смог разглядеть татуировку, украшавшую нижнюю губу Марвина, – прямо на внутренней ее поверхности была набита черная монета со стилизованной змеей, ползущей вперед и словно пытающейся вырваться из его рта. Освещение было слишком скудным, да и изображение оказалось набитым довольно грубо, и все же взгляд Купера зацепился за эту деталь, хотя сам он и не понимал из-за чего. В какое-то мгновение он увидел татуировку куда более отчетливо, чем вообще казалось возможным, – Марвин держал монетку в зубах, а лежащая на ней крохотная бледно-зеленая змейка стреляла раздвоенным язычком, казавшимся продолжением языка самого Марвина. В следующую секунду наваждение исчезло.
«Это еще что было?» – несколько отстранено подумал Купер.
– Твоя губа, – произнес он, хмуро посматривая на монетку и змею. Татуировка выглядела совсем не дружелюбно. – Не… ик… не думаю, что она мне нравится.
– Метка невольника, – усмехнулась Сесстри. – Печать его хозяев и знак рабской покорности. Он просто цепной пес, Купер, посаженный здесь, чтобы подстерегать беспечных путников и тех, кого манят обещания Истинной Смерти.
– Брехня! – возмутился Марвин.
– Да неужели? – Сесстри была сама невозмутимость. – Тогда, полагаю, ты расскажешь мне, что значит эта татуировка на твоей губе, если она не указывает на твою принадлежность к «Оттоку» и не свидетельствует, что ты мальчик на побегушках у одной из банд, поклоняющихся личам, что незримо кружат над этими вашими пылающими башнями? Хочешь сказать, ты не раб неупокоенных трупов, вырывающих души из пляски жизней и подвергающих их пыткам? Насилующих детей, чтобы ощутить вкус невинности?
Марвин едва слышно выругался и подался назад. Купер стоял, не веря своим глазам.
– Все не так, – заговорил он, но оправдания не звучали особо уверенно. – Обрести свободу – вовсе не пытка.
Пока он пытался выкрутиться, из теней возникли новые гости. Черные тела бумерангами закружили над головой Купера, завывая, перепрыгивая от одних врат до других, затмевая собой небо. Облаченные в черные одеяния юноши и девушки, приземлившиеся на мостовую, подобно зловещим балеринам, крутили сальто, толкались, визгливо хохотали и демонстрировали окружающим безумные улыбки. Все они были похожи на Марвина. Худощавая девушка, будто бы соткавшись из дыма лампад, возникла из тени за спиной Купера; два парня, завывая, точно бродячие коты в марте, разлепили свои объятия и спрыгнули вниз – они были обнажены, если не считать за одежду шелковые трусики. Пришедшие поклониться мертвым богам апостаты поспешили укрыться внутри здания, бросая через плечо настороженные взгляды. В голове Купера зазвучали затихающие голоса их перепуганных набожно-безбожных сознаний: