– Давайте отведаем как можно больше блюд, но понемножку, – шепнула Амелия. – Тогда, если где-то и скрыта отрава, опасность будет невелика.
На большие, тусклого металла тарелки мы положили столько пищи, сколько они могли вместить. Разок-другой я рискнул понюхать, что беру, но, мягко говоря, не получал удовольствия.
С тарелками в руках мы двинулись к боковым столам, подальше от основной массы марсиан. Правда, за столом, который мы выбрали, также сидело несколько едоков, но мы, миновав их, направились к дальнему его концу. Сиденья представляли собой длинные низкие скамьи, по скамье с каждой стороны стола. Мы с Амелией сели рядом; в странной этой столовой нам было очень не по себе, хоть марсиане, едва мы отошли от дверей, вновь перестали обращать на нас внимание.
Каждый из нас отведал по кусочку пищи: вкусной ее назвать было нельзя, но она по крайней мере была горячей и несравнимо более приятной, чем пустой желудок. Спустя минуту Амелия произнесла вполголоса:
– Эдуард, долго мы так не продержимся. До сих пор нам просто везло.
– Не будем сейчас пускаться в споры. Мы оба вымотаны до предела. Найдем какое-то пристанище на ночь, а планы будем строить поутру, на свежую голову.
Какие планы? Прятаться, прятаться, прятаться – и так всю жизнь?..
Мы стоически продолжили ужин, невзирая на постоянный горький привкус сока, знакомый нам еще с пустыни. Мясо оказалось не лучше: по внешнему виду оно, пожалуй, напоминало говядину, но было сладким и лишенным запаха. А «сыр», который мы отложили напоследок, непереносимо кислил.
Однако события, которые разыгрывались вокруг, то и дело отвлекали нас от гастрономических размышлений.
Я уже упоминал, что обычнейшее для марсиан состояние – глубокая скорбь; за столами шли громкие разговоры, но веселья не было и в помине. Прямо перед нами одна из марсианок вдруг наклонилась вперед, оперлась широким лбом на скрещенные руки, и слезы хлынули у нее из глаз неудержимым потоком. Чуть позже в дальней от нас части зала какой-то марсианин резко вскочил на ноги и принялся расхаживать меж столов, взмахивая длинными руками и что-то выкрикивая странно высоким голосом. В конце концов он подошел к стене и, продолжая кричать, стал молотить по ней кулаками. Этот поступок, по крайней мере, привлек внимание его собратьев, несколько марсиан поспешили к крикуну и окружили его, очевидно, пытаясь успокоить, но он оставался неутешен.
И, словно уныние было заразительным, через каких-нибудь пять секунд после этого по комнате прокатилась такая волна всеобщего плача, что Амелия обратилась ко мне с вопросом:
– А не может случиться так, что чувства выражаются здесь иначе, чем у нас? Например, когда они плачут, то на самом деле смеются?..
– Что-то не похоже, – ответил я, исподтишка наблюдая за рыдающим марсианином.
Тот голосил еще минуты две, потом внезапно повернулся спиной к своим друзьям и выбежал из зала, закрыв лицо руками. Остальные подождали, пока он не исчез за дверьми, и вернулись на свои места с самым угрюмым видом.
Мы подметили, что большинство марсиан охотно прихлебывают какое-то питье из стеклянных кувшинов, расставленных на каждом столе. Питье было прозрачное; я поначалу решил, что это вода, и, только попробовав «воду» на вкус, понял свою ошибку. Это оказался освежающий и в то же время крепкий алкогольный напиток, крепкий настолько, что уже после первого глотка я ощутил приятное головокружение.
Я предложил капельку напитка Амелии, но она лишь пригубила его и сказала:
– Слишком злая штука. Нам нельзя терять власть над собой.
Я уже успел нацедить себе вторую порцию, но Амелия не дала мне больше пить. И вероятно, правильно сделала, – вскоре мы увидели, что многие марсиане быстро впадают в состояние опьянения. Они сделались более шумными и беззаботными, чем прежде. Раз или два даже послышался смех, хотя звучал он слишком резко и истерично. Алкогольное питье потреблялось во все больших количествах, и кухонная прислуга тащила новые и новые кувшины. Одну из скамей опрокинули, и все, кто сидел на ней, упали беспорядочной кучей на пол, а группа марсианок поймала двух молодых рабов и зажала их в углу; что произошло потом, мы в общем хаосе не разобрали. Из кухни выбежали еще рабы, и даже не рабы, в большинстве своем юные рабыни. К нашему глубочайшему изумлению, они не только выбежали в зал совершенно обнаженными, но и расселись среди своих хозяев, обнимая и соблазняя их.
– По-моему, нам пора идти, – обратился я к Амелии.
Прежде чем ответить, она еще какое-то время следила за развитием событий, затем согласилась:
– Да, пора. Все это в высшей степени безнравственно.