Такое заявление предложил вчера Толя написать. «Давай, напишем ему заявление. Небось, не посмеет так просто отказать, — всё-таки бумага. Мне мама говорила: всегда так делается, если хотят чего-нибудь добиться».
— Новое дело! Кто придумал? — засмеялся Николай Фёдорович.
— Вместе придумали, — взволнованно отозвался Павлик. — Вот с ним, с Толькой…
Он оглянулся на друга и увидел, что тот уже осмотрел грузовик и теперь пробирается к коммутатору. Весь вид его говорит о том, что он занят делом и не намерен вмешиваться в разговор. «Ну, погоди же ты, Толька! — с досадой подумал Павлик. — Вчера обещался вместе уговаривать папу, а теперь молчишь…»
— Покажи-ка, что за ультиматум сын отцу предъявил! — неожиданно проговорил Степан Ильич и протянул руку за бумагой.
— Чего только не придумают эти мальчишки! Строители автомобилей! Подумай! — покачал головой Столетов и отдал бумагу парторгу.
— Посмотрим, посмотрим!
Сорокин вынул из футляра очки, надел их и, далеко отставив бумагу, начал читать.
— А зачем здесь красный огонёк загорелся? Так надо? — спросил Толя, с любопытством рассматривая вспыхнувший в одном из многочисленных окошечек коммутатора огонёк.
— Что такое? Какой огонёк? — оглянулся Николай Фёдорович. Заметив сигнал, он нажал кнопку на коммутаторе. Огонёк погас, а из задёрнутого шёлковой материей отверстия донёсся голос:
— Это вы, Николай Фёдорович? Говорит малый моторный конвейер, Назаренко… Мне передали, что вы искали меня.
Голос невидимого Назаренко прозвучал так громко и близко, что Толя невольно отшатнулся в сторону.
— Здравствуйте товарищ Назаренко! — спокойно сказал Николай Фёдорович, мельком взглянув на серебряное яблочко микрофона, поставленного на гладкий полированный ящик коммутатора. — Доложите, как идёт стотысячный.
Рот у Толи опять приоткрылся от удивления: слишком уж необычно было всё в этой комнате — сидит себе человек за столом и преспокойно разговаривает с другим человеком, который неизвестно даже где и находится. «Услышит ли его тот, Назаренко?» — подумал Толя, с любопытством ожидая, что произойдёт дальше.
Но Назаренко, повидимому, услышал, потому что из коммутатора снова раздался его голос:
— Только что был на участке, Николай Фёдорович. Стотысячный идёт нормально, в двенадцать ноль-ноль будем снимать. Все ждут митинга… Хотелось бы ещё Степана Ильича известить.
— Он у меня. Так что Степан Ильич извещён. Назаренко помолчал и смущённо покашлял:
— Хотелось бы, Николай Фёдорович, оркестр заполучить…
— Вот как! Даже оркестр! — засмеялся Столетов. — Вы собираетесь устраивать настоящий праздник…
— Как же, Николай Фёдорович, — ведь стотысячный. Событие!
— Дело доброе, пришлю и оркестр. Ещё что?
— Спасибо, у меня всё.
Разговор закончился. Николай Фёдорович задумчиво погладил щёки.
— Подумать только — вот и стотысячный выпускаем! Да, сегодня у сборщиков настоящий праздник…
— А что ты думаешь? Они правы, — сказал Степан Ильич, возвращая заявление директору.
— Кто? Сборщики?
— Я говорю о ребятах. Им надо показать завод, ребята правильно требуют.
— Может быть и правильно, не спорю. Но где я наберу столько-экскурсоводов, чтобы всем мальчишкам показывать завод? Кроме того, учти, что они собираются строить машину, — значит, ещё и части запросят…
— Вот об этом нам и надо подумать… Ребята живут рядом с автомобильным заводом. Как же они не будут интересоваться тем делом, которым с утра до ночи заняты их отцы и матери?
Мальчики благодарно смотрели на Степана Ильича: здорово он взялся их защищать, самим бы им никогда так не суметь. Недаром парторг ходит в военном кителе и у него столько орденов — военные внимательно относятся к мальчишкам, не то, что гражданские.
В это время «военный» сказал:
— А ну, орлята, подождите меня в коридоре!
Ребята растерянно заморгали глазами, не зная, как понять такое нежданное предложение.
— Быстренько, быстренько! — приговаривал Степан Ильич, подталкивая ребят к выходу. Не успели мальчики что-либо сообразить, как оказались за дверью. — Подождите меня здесь! — приказал парторг и скрылся в кабинете.
— Что, выставили? Так вам и надо! — усмехнулась Надежда Николаевна.
Ребята не стали её слушать и вышли в коридор. Оба были смущены таким оборотом дела и растерянно переглядывались.
— Такой хороший казался дядька, а выставил. За что он нас? Неужто рассердили мы его? — недоумевал Толя.
— Не в этом дело! Разговаривать будут, — догадался Павлик. — Взрослые всегда так: не хотят, чтобы мы слушали, всё одни договариваются.
Толя успокоился:
— Это ты правильно догадался. Наверно, тот дяденька будет твоего папу уговаривать, чтобы нас на завод пропускали. Слышал, как он сказал: «Ребята правильно требуют»?
— Не знаю, конечно, — задумчиво ответил Павлик. — Может быть, ему и удастся — папа Степана Ильича очень уважает.
— А я тебе говорю — удастся, дело верное! Он — хороший дядька, я сразу заметил… А что это за штука у твоего папки на столе стоит? Радио?
— Диспетчерский аппарат. Вроде телефона.
— Что ты? Непохоже совсем! Я телефоны видел, они маленькие, чёрные, с трубкой, а этот вон какой — настоящий домик с окошечками…
— Это особенный телефон. По нему папа может со всем заводом разговаривать.
Павлик рассказал, что микрофоны от диспетчерского аппарата расставлены по всему заводу, во всех цехах, на- каждом конвейере, на складах, на контрольных пунктах. Из любого уголка на заводе можно разговаривать с директором, с главным инженером или главным диспетчером.
— Я один раз на перекличке был, — рассказывал Павлик. — Мы с папой вдвоём сидели в кабинете, и он был как председатель. Скажет кому-нибудь: «Ну, докладывай, Семёнов», — тот и докладывает, как у него в цехе дела идут, а самого не видно, только слышно. А потом другой докладывает или разговаривают между собой, а нам всё слышно…
— Интересно! А про какой они стотысячный говорили сейчас, не знаешь? — спросил Толя.
— Это на моторном конвейере выходит стотысячный мотор — сто тысяч моторов сборщики сделали.
— Сто тысяч! Здорово! Считать только — и то устанешь… Почти миллион… Нам бы хоть один дали для машины.
— Получить готовый неинтересно. Лучше самим сделать.
Тут разговор прервался, потому что ребята увидели Степана Ильича. Он вышел из кабинета в приёмную, о чём-то поговорил с Надеждой Николаевной, просмотрел у неё какую-то сводку, покачал головой и потом начал диктовать. Надежда Николаевна, сосредоточенно нахмурясь, быстро-быстро записывала под его диктовку.
А ребята прильнули к стеклянной двери, отделявшей приёмную от коридора, и изнывали от тревоги и беспокойства: как-то решилось дело с их заявлением? Добился ли чего-нибудь парторг у директора завода? Они переминались перед дверью, не решаясь войти и спросить…