Исчезновение капроновых чулок Кумрихон долго вызывало удивление оперативников, один Исмаилов пренебрежительно махал рукой:
— Кому нужна эта мелочь? Взяла чемоданы с драгоценностями, вот и мутит голову тоже, дескать, пострадала…
Теперь выяснилась интересная подробность.
Когда преступники с чемоданами в руках стояли у пролома стены, собираясь уйти, взгляд Гвоздева упал на туфли Джураева.
— Что у тебя на ногах, сволочь?
— У меня? — врос в землю Джураев. Гвоздев был крут, он мог ни за что ударить любого однодельца. — Туфли, что еще может быть на ногах?!.
Гвоздев пальцами правой руки сжал лоб Джураева и так придавил к стене, что у того посыпались искры из глаз; затем рванулся к шифоньеру и оттуда вышвырнул капроновые чулки:
— Одевай, да живо, а башмаки возьми в зубы. Засыпешь всех… Ч-черт!..
О значении капроновых чулок Джураев узнал только через день. Шелк, разъяснил Гвоздев, скрывает следы от сыскной собаки.
План ограбления Рахмановых разработал и подготовил главарь. Узнав от Шермата, что Уйгун получил на складе драгоценности на большую сумму и отвез домой, он, собрал шайку на квартире Гвоздева и распределил обязанности. Глубокой ночью группа проникла во двор Рахмановых. Наргуль и Кумрихон спали в саду. Около них остался главарь. Перфильев прижался к дувалу и следил за улицей. Гвоздев и Джураев, один с ломом, а другой с лопатой подошли к дому.
Пролом сделали быстро. Глину и кирпичи ссыпали на одеяло, потом захватили с собой и высыпали в комнате на пол.
Наташа спросила Джураева:
— Как действовал Гвоздев?
— Спокойно, словно находился в своем доме. Зарычал только тогда, когда увидел на моих ногах туфли.
— Кто предложил занести глину в комнату?
— Сам.
— Вы его видели?
— Нет.
— Вот как!
— Не верите?
— Верю. — Наташа подняла глаза. — Где живет Гвоздев?
— У него два дома. На Тезиковой даче и в Шумиловском городке.
— Точнее! Джураев объяснил.
— Где он чаще бывает? — снова поинтересовалась Наташа.
— На Тезиковой даче,
— У него там жена?
— Жена?!
— Вы что-то скрываете?
— Какая она ему к черту жена! — вспылил Джураев. — Так… знакомая. Завтра у нее именины. Он обязательно придет. Корчит из себя культурного человека…
— Какое у него оружие?
— Пистолет Макарова,
— А у нее?
— Тоже что-то есть.
— Сам не будет на именинах?
— Не знаю… Вообще, тоже джентльмен… Так что… Вот Перфильев будет, — сообщил Джураев. — Этот любит подзаложить…
— Вы давно знакомы с Шерматом?
— Да.
— Драгоценности у него?
— У какой-то родственницы, в кишлаке.
— Адрес?
— Не спрашивал.
— Говорите правду.
— Я говорю правду. Мне не доверяли. Видите, какой у меня характер: чуть поднажали, я и раскололся.
— У вас еще имеется совесть, поэтому вы все и рассказали. Это лучше, чем знать и молчать! Помочь людям, значит, показать твердость, благородство души. У вас впереди жизнь, и вы еще найдете себя,
— Я могу идти?
— Вас проводит сержант.
Наташа позвонила, и в кабинет вошел милиционер. Джураев вздрогнул. Случилось то, чего он так боялся. Это арест, гадать не нужно, и ему уже не скоро выбраться отсюда.
— В КПЗ.
— Есть, — щелкнул каблуками милиционер.
— Подождите, — Джураев взглянул на сержанта, затем на Наташу. — Я могу говорить при нем?
— Да.
— Я знаю адрес родственницы Шермата…
Через час Наташа была у полковника Розыкова. Услышав ее сообщение, он позвонил мне и прислал за мной машину.
Что произошло дальше, я уже рассказал. Допрашивал Джураева полковник Розыков. Вторично я услышал кличку «Скорпион». Так Джураев назвал главаря. Розыков считал, что это Ягодкин. Майор Исмаилов имел в виду мужа Кумрихон — Мамасадыка Джангирова.
Мы сидели на балконе,
Был вечер. На западе, распластав лохматые крылья, словно птица, парило гигантское облако. Окровавленное внизу и обугленное вверху, оно медленно надвигалось на город. Первые звезды, едва заискрившиеся, гасли, задернутые темным пологом.
Наташа, опершись о перила, думала о чем-то своем. Видимо, ее занимала сейчас предстоящая операция. Мы оба входили в состав одной оперативной группы. Задача была трудная, но нам с Наташей выпала довольно простая и даже приятная, на мой взгляд, роль: поздно вечером подойти к дому, где должен находиться Гвоздев и, разыгрывая влюбленных, стать напротив у дерева. «У вас это получится», — сказал утром Розыков. Он, конечно, заметил, что я неравнодушен к Наташе. В ответ она сверкнула веселыми глазами: «Думаю, что получится». Остальные оперативники во главе с майором Исмаиловым окружат двор и, когда в доме все уснут, проникнут внутрь. Было решено, что первым в квартиру войдет капитан Зафар. Он откроет дверь и даст сигнал товарищам.
… — Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила Наташа,
— Рядом с тобой, хорошо, — шутливо ответил я.
— Трудно поверить. Ты такой угрюмый.
Я удивился:
— Неужели? А мне казалось, что выгляжу веселым до глупости.
— Есть причина для веселья? — улыбнулась Наташа.
— Да.
Я тронул ее руку. В это время из комнаты раздался голос Лукерьи Степановны — она звала нас ужинать.
Когда мы вошли, она многозначительно посмотрела на нас и улыбнулась, что, по-видимому, означало: «Слюбились, вот и хорошо… В ваши годы я, бывало…»
— Может быть, по случаю, вина выпьем? — предложила старушка, усаживая нас за стол. — Есть и водка.
— Что вы, я не пью, — уклонился я.
— Я тоже, — поддержала Наташа.
— Ну, как знаете, — не то с обидой, не то с радостью сказала Лукерья Степановна. — Ах, какая я, ей-богу, — спохватилась она. — Тебе же, Наташа, письмо… Вот.
Наташа взяла синий конверт, взглянула на него и зарделась.
— От мамы.
Я обрадованно вздохнул. Не знаю почему, но мне вдруг показалось, что письмо было от Алексея Воронова.
— Как себя чувствует Степанида Александровна?
— Разве ты знаешь мою маму?
— Ну, конечно. Ты же рассказывала о ней. Помнишь, монтера Кузнецова?
— Ах, да… Она приглашала его пить чай с вареньем.
— Он, кажется, не воспользовался приглашением. Я бы не вытерпел — явился, и обязательно, когда бы ты была дома.
— Ты еще можешь это сделать.
— Без приглашения — не могу.
— Она тебя пригласит… Вот, смотри, — Наташа указала на последние строчки письма. — «Истосковалась я по тебе, доченька».
Мы собирались уходить. Лукерья Степановна, как наседка, кружилась около нас: ей сегодня все нравилось, особенно Наташа. «Уж если бы у нее был сын, — говорила она, — и если бы решил жениться, и спросил бы у нее, матери, совета, то она сделала бы все, чтобы он женился на Наташе. Ведь девка, — расточала похвалы старушка, — взяла всем: и умом, и ученостью, и красотой. Что еще нужно мужчине? Вон ее муженек Матвей Егорыч, не с такой жил и то счастлив был! Души в ней, Лукерье, не чаял. Хвастался: и такая она и этакая, и работящая, и хозяйственная…»
— И-иех, вы очумелые, — ласково закончила Лукерья Степановна.
До квартала, где был расположен дом знакомой Гвоздева, мы доехали на трамвае, а затем пошли пешком. Тут надо было играть роль, и я взял Наташу под руку. На мгновенье задача, поставленная передо мной Розыковым, потеряла свое значение. Я, а, может быть, и Наташа забыли о ней. Рука моя невольно сжала ее ладонь, а сердце взволнованно и радостно забилось. Мы шли медленно, стараясь продлить эту хорошую минуту.
Вдоль дороги с двух сторон тянулись деревья. Под ними, отражая в воде гирлянды электрических лампочек, весело плескались размытые арыки. Справа и слева возвышались дома: большинство четырехоконные с широким выступом посередине и невысокой крышей, крытой белым шифером. От калиток к тротуару шли узенькие асфальтированные дорожки. Над ящиком для писем или рядом с ним почти у каждого дома висели одинаковые четырехугольные дощечки с угрожающей надписью «Осторожно! Во дворе злая собака!» Первые минуты я удивлялся всему, что видел на этой тихой неширокой улице. Мне казалось, что мы идем по деревне. Это сходство еще более усилилось, когда от колодца, вырытого на краю улицы, отделилась девушка с двумя ведрами и неторопливо пошла по дороге.