Наташа никого не узнавала.
Она лежала неподвижно, облизывая кончиком языка сухие воспаленные губы. Иногда с них срывался едва слышный шепот, и мы, кажется, различали какие-то слова. Но каждый понимал их по-своему. Мне слышалось собственное имя…
— Наташа… Наташа…
— Успокойтесь, зачем вы! — остановил меня Розыков.
— Ничего. Я понимаю.
— Поедемте ко мне.
— Мне надо побыть одному. Извините.
— До свидания.
Розыков пожал мне руку.
Я открыл дверцу машины и зашагал по улице.
Со Степанидой Александровной я простился раньше — ее отвезли к Лукерье Степановне на машине Исмаилова.
Окружающий мир проходил стороной.
Кто-то смеялся. Кто-то пел.
Шумели автобусы.
Мимо катилось пестрое море разноцветных платьев и костюмов. Ну, вот и все, думал я, и испуганно спрашивал себя: что все? Ничего… Ничего…
Я снова был в больнице, у палаты, где лежала Наташа, я встретил Степаниду Александровну. По ее спокойному улыбающемуся лицу понял, что Наташе лучше.
— Ты уж, милый, не ходи к ней… Уснула она, — доверительно сообщила мне Степанида Александровна. — Беседовали мы… Все о тебе рассказывала… Любит…
— Поправится — женимся, вы не против? — неожиданно для самого себя сказал я.
— Дай бог, сынок, дай бог.
Я не стал просить свидания с Наташей: написал ей записку и передал сестре.
— Скажите ей, что приду вечером,
— Хорошо, — пообещала сестра.
— Очень рад, что вы приехали, — встретил меня полковник. — Мы только что говорили… о вас…
— Якуб Розыкович, я сейчас был у Наташи.
— Знаю, знаю.
— Вы следили за мной?
— У вас такое счастливое лицо.
— Простите… Я думал…
Зазвонил телефон.
Полковник поднял трубку. Выслушал. Кивнул головой. Обратился ко мне.
— Извините, меня вызывает начальник управления. Майор сообщит вам последние новости.
Исмаилов принял предложение начальника отдела с охотой. Он пересел в кресло, стоявшее напротив меня, и, достав портсигар, начал неторопливо закуривать. Его прищуренные, прикрытые густыми бровями глаза смотрели на край пристолика. Губы кривились в легкой усмешке.
— Ты Гулямова знаешь? — спросил он, постучав мундштуком папиросы по портсигару.
— Не знаю. Кто такой? — спросил я,
— Неужели серьезно не знаешь?
— Не знаю.
— Нет, в самом деле не знаешь?
— Ну, конечно, не знаю.
— Черт знает что! Как можно не знать Гулямова. Его все знают. Он работает в «Ташкент хакикати»,
— Не знаю.
— Ну, знаешь!.. — Майор сердито махнул рукой, потом, глубоко затянувшись, авторитетно заявил. — Гулямов журналист — люкс! Напишет — зачитаешься. Как-то я рассказал ему одну историю… Ну, так… рядовую, выеденного яйца не стоит… Так что он из нее сделал!
— Я так не умею.
— Как это, не умеешь? Я уже говорил с тобой об этом. Главное — фантазия, задор, страсть! Разные мелочи, дрязги и прочее — брось! Милиция выполняет важное государственное задание. Помнишь, как Маяковский: «Моя милиция меня бережет». Конечно, есть и среди нас разные… Они, как сорняк: чем больше с ними борешься, тем они больше наглеют. Писать о них — нетипично, это факт! — подчеркнул он. — Есть такие, что цепляются только за отрицательное и раздувают кадило. Начинают выдумывать…
— Именно выдумывать, — подхватил я. — Надо брать факты из жизни. Рядом с хорошим встречается и плохое, отрицательное. Мы должны критиковать недостатки, которые мешают нам бороться за свое счастье.
— Все-таки, когда пишешь о милиции, надо показывать только положительное, — не сдавался майор. — Писатели столько лет молчали, и вдруг сразу критиковать… Этим вы только оттолкнете от нас население. Наша сила — в тесном контакте с народом. Делайте так, как Гулямов, и вам все скажут спасибо.
…Громко хлопнув дверью, в кабинет вошел Розыков.
— Комиссар недоволен, — не глядя на нас, проговорил он.
Исмаилов поднял на него усталые глаза:
— Он всегда чем-нибудь недоволен.
Я знал начальника управления. Это был энергичный и беспокойный мужчина. Он никогда не откладывал дела на завтра, как это нередко делали другие, и если обещал кому-нибудь, то всегда держал свое слово. Поэтому характеристика Исмаилова удивила меня.
— Всякие действия имеют причину. Недовольство комиссара чем-то вызвано, — не без ехидства заметил я. Исмаилов промолчал.
— Что вы скажете о сообщении майора? — поинтересовался Розыков.
— О каком сообщении? — не понял я,
— Разве вы не говорили о деле?
— Мы обсуждали вопросы литературы, — сказал с достоинством Исмаилов.
— Ах, вот что! — протянул полковник. — В таком случае разрешите мне сообщить о наших последних действиях.
— Благодарю вас.
…Кумрихон испуганно замахала руками
— Уходи, уходи!
Мамасадык молча, не обращая внимания на протест жены, прошел в комнату и сел на топчан.
— Наргуль дома? — помедлив, спросил он,
— Спит.
— Разбуди.
— Ты что задумал?
— Расскажем ей все и пойдем!
— Куда? — В черных усталых глазах молодой женщины задрожал испуг. — Ты выпил?
— Перестань, — мягко сказал Мамасадык. — Пошли… Так надо… Я не могу больше прятаться. Устал, да и зачем такая жизнь? Лучше все по-хорошему.
Она поняла, о чем он говорил., упала на колени и, обхватив его ноги, заплакала.
— Ну-ну, дурочка, ну зачем ты так? — поднимая жену и целуя ее в мокрые глаза, растерянно проговорил он и вдруг, повернувшись, громко позвал: — Наргуль! Наргу-у-ль!!
Наргуль не удивилась, застав в комнате сестры Мамасадыка. Она уже однажды видела его — это было несколько дней назад.
— Ну, что ты, не узнаешь? — улыбнулась Кумрихон.
— Узнаю, — поежилась Наргуль, — Здравствуй, Мамасадык.
— Здравствуй, сестренка.
— Здравствуй. Ты убежал?
— Убежал.
— И-ие, аллах, да как же ты? — ужаснулась Наргуль. — Тебя снова арестуют.
— Я сейчас пойду в милицию. Кумрихон проводит меня. — Мамасадык приложил руки к груди и низко склонился перед Наргуль. — Прощай, сестренка.
— Нет-нет, — неожиданно громко закричала девушка. — Ты никуда не пойдешь! Я не пущу тебя… Кумрихон, родная… О, — кинувшись к сестре, заплакала она. — Почему ты молчишь? Скажи ему что-нибудь! Ты так его любишь!..
Кумрихон легонько отстранила от себя сестру.
— Пойдем, Мамасадык.
Они не успели уйти.
На пороге появился высокий мужчина в сером костюме, Он плотно прикрыл дверь, огляделся и, подойдя к Мамасадыку, показал красную книжечку:
— Вы арестованы, и вы, — посмотрел он на Кумрихон. — Следуйте за мной и не вздумайте бежать. На этот раз вам не удастся это сделать.
На улице стояла «Победа».
«Такси», — отметила про себя Кумрихон.
Незнакомец открыл дверцы.
— Садитесь!
Он был так любезен: Кумрихон посадил рядом с шофером, а сам устроился сзади с Мамасадыком.
Через полчаса в переулке появилась Наташа. Она подошла к группе ребятишек, игравших на улице, и спросила, дома ли тетя Кумрихон.
— Нет, — ответил один из самых бойких.
— А, Абдулладжан, — узнала Наташа внука Хасилота-бобо. — Ты видел как она ушла?
— Не ушла… Она уехала… И Мамасадык-ака тоже уехал.
— Джангиров?
— Ага.
— И я видел, — вмешался черный, как негритенок, большеголовый малыш.
— Молодец, — похвалила Наташа. — Как тебя звать?
— Искандер. Я записал номер, во-от!..
— Да ну!.. У-ух ты какой!
— Тетя, а тетя, — снова заговорил Абдулладжан. — А с ними уехал дядя, который был здесь утром.
— Со свертком?
— Да.
Через четверть часа по проводам и эфиру полетела короткая тревожная фраза — начальник управления приказывал всем работникам милиции задержать такси с номерным знаком СН 21–71.
…Баратов гнал мотоцикл по новой широкой магистрали — Выставочной улице. Наташа, склонив голову, исподлобья глядела перед собой. Ее густые черные волосы трепал ветер. За спиной извивался легкий шарф — она была в гражданском костюме.