Осветив фонариком бледное лицо Бибихон, он исчез в темном проеме открытой двери.
Глава 4 НЕПРИЯТНАЯ ВЕСТЬ
Игорь Владимирович Корнилов месяц назад, когда его назначили начальником отдела милиции, собрал у себя в кабинете работников уголовного розыска и пробыл с ними до вечера. Оперативники рассказали ему о работе отделения, затем выслушали его. Он говорил много, с такой убежденностью, что все невольно заразились его энергией, которой, казалось, хватило бы на всех сотрудников отдела.
— Главное в нашей работе, — подчеркивал он своим грубоватым негромким голосом, — это дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина. Тому, кто нарушит ее, несдобровать — я буду наказывать не взирая на лица. Зарубите это у себя на носу!
Хорошее впечатление произвел Корнилов на начальника отделения уголовного розыска майора милиции Розыкова, пережившего уже трех начальников отдела. «Теперь мы наладим работу, — думал майор. — Сил у нас вполне достаточно».
Сегодня Розыков явился на работу раньше всех — он вчера только прибыл из командировки, и ему не терпелось скорее увидеть кого-нибудь из своих сотрудников. «Что тут хорошего сделал подполковник без меня?»— с нетерпеливым возбуждением спросил майор самого себя, подходя к кабинету.
— Якуб Розыкович, с приездом! — раздался рядом радостный голос.
Начальник ОУР оглянулся — к нему быстро шел старший оперуполномоченный отделения лейтенант Прохоров.
— Спасибо, Константин Дмитриевич… Что у вас нового? Не скучали без меня? Они прошли в кабинет.
— Как будто не скучали, — сел в кресло Прохоров.
— Ты что-то скрываешь? — повернулся к нему Розыков.
— В нашем полку прибыло, товарищ майор, — широко заулыбался старший оперуполномоченный. — Прислали из школы милиции человека, лейтенанта Зафара. Он в прошлом году проходил у вас практику, может быть, помните? Такой энергичный парень…
— Помню, помню… Из него может выйти неплохой оперативник… Чем еще порадуешь меня?
— Порадовать, пожалуй, нечем больше… Гафурова вчера за пьянку уволили, — с трудом выдавил из себя Прохоров!.
— Достукался все-таки. Сколько раз я говорил с ним… Подожди, подожди, — подошел майор вплотную к старшему оперуполномоченному, — значит, Зафара прислали нам вместо Гафурова?
— Нет, Зафар никому не встал поперек дороги, наше отделение увеличили на одного человека… Вместо Гафурова нам дали капитана Исмаилова.
— Какого Исмаилова? Из паспортного отделения? Он же никогда не работал в уголовном розыске! Какой из него толк? Или ты говоришь о другом Исмаилове?
— Да об этом же, — махнул рукой Прохоров.
— Черт знает, что творится, — заходил по кабинету начальник ОУР. — Это же формальное… Ну, куда ты смотрел? — остановился он перед старшим оперуполномоченным. — Ты секретарь парторганизации. Надо было сходить к Игорю Владимировичу. Он бы понял, ведь так нельзя…
— Якуб Розыкович, — взмолился Прохоров, — может быть, капитан Исмаилов…
— Ничего не может быть, — перебил Розыков. — Я его хорошо знаю. Это фантазер и себялюб! Он завалит любое дело, увидишь! Пойдем к Корнилову!
Начальник отдела милиции сидел один в большом просторном кабинете, перебирая разноцветные карандаши, лежавшие справа от письменного прибора. Его энергичное лобастое лицо было спокойно, в глазах, глядевших мимо стола, на диван, таяла улыбка.
Розыков и Прохоров вошли в кабинет, когда Корнилову позвонила по телефону жена. Она находилась в больнице с сыном, который болел воспалением легких. Сегодня мальчику было лучше, и она долго говорила о нем, прерывая свой рассказ счастливым смехом. Игорь Владимирович слушал ее, глядя на Розыкова, изредка бросая в трубку: «Да-да, ты права!» Он не собирался прерывать ее — где-то рядом с нею был его малыш…
Ветер гремел по крыше оторванным листом железа. За стеной в приемной стучала машинка — секретарша, очевидно, печатала оперативную сводку. В верхней раме окна билась о стекло оса. Ее золотистое брюшко, будто искорка, горело на фоне неба. На улице начинало разветриваться — из кабинета было видно: тучи, как стадо белых овец, уходили вверх за темным одиноким облаком.
«Как можно столько говорить по телефону?» — удивлялся Розыков. Он никак не мог успокоиться — в голове роились самые противоречивые мысли. То ему казалось, что не стоит заводить разговор о капитане Исмаилове — еще неизвестно, что даст это назначение, то его бросало в дрожь, когда думал, что все произошло без его согласия, и он уверял себя, что настоит на своем — уберет капитана из своего отделения.