Я подумала, что он шутит.
— Когда прикажете принимать дела? — лихо откозыряла я.
— Завтра!
— Не могу, товарищ подполковник, — продолжала шутить я, — Завтра у меня свидание с молодым человеком.
— Это еще что за штучки! — загремел Корнилов, вставая. — Товарищ лейтенант, научитесь сдерживать себя, когда разговариваете со старшим офицером!.. Вы мне больше не нужны!
— Игорь Владимирович… — Я с трудом подбирала слова. — Извините… Я думала, что вы… Это предложение… Все так неожиданно… Я не могу поверить, что вы сказали… Что подумает… Седых?
— Отступаешь?!
— Нет! — Мне стало ясно: Корнилов не шутил. — Вы думаете, что я испугалась Седых?.. Товарищ подполковник, ну что вы!.. Я бы всю жизнь презирала себя, если бы простила ему! С сегодняшнего дня я буду только наступать! С меня достаточно «ахов» да «охов»… Увидите, он поймет, что был не прав.
— Ну-ну, что же ты замолчала? Продолжай!
Я стукнула каблуками туфель:
— Разрешите идти принимать дела?
Игорь Владимирович встал и подошел ко мне. Он был высокий, и я невольно приподняла голову, взглянув в его умные подобревшие глаза.
— Спасибо, Наташа, — крепко пожал он мне руку. — Я рад, что ты во всем разобралась сама. Ты доказала, что сможешь работать. Постарайся всегда, что бы ты ни делала, быть принципиальной и честной. Это необходимо любому человеку, тебе же необходимо вдвойне: ты — работник милиции!
— Я приложу все силы, чтобы оправдать ваше доверие, Игорь Владимирович, — ответила я, не отводя от него взгляда.
— Не моего, — поправил подполковник. — Ты служишь не мне, Наташа, а своему народу, поэтому дорожи его доверием. — Корнилов улыбнулся тепло, как в первый день нашего знакомства, и снова подал мне руку — Ну иди, принимай дела, товарищ старший следователь!
В коридоре меня окликнул лейтенант Седых. Я остановилась, поджидая его. Он подошел медленно, кивнул мне головой и виновато затоптался на месте.
— Здравствуйте, — сказала я.
— Добрый день, Наташа, — тихо, охрипшим голосом произнес он. — Извините, я с утра хочу поговорить с вами, да все никак не могу застать вас одну.
— Я вас слушаю.
— Может быть, выйдем на улицу?
— Если хотите…
Я шла за ним, чувствуя в сердце не то грусть, не то жалость к нему. Мне не хотелось сейчас говорить о том, что уже прошло. Я ни в чем не была виновна — просто выполнила свой долг и все. По-моему, каждый человек поступил бы так же, как и я.
Сделала же я вот что.
Как только Седых сказал подполковнику, что не был со мной в трамвае, и выставил свои «алиби», я, не медля ни одной минуту, повела «следствие» и вскоре смогла доказать виновность лейтенанта. Оказалось, что он подделал командировочное удостоверение. Вместо 12 сентября — день отъезда из города, в котором находился в командировке, — поставил 13 сентября. Поезд идет до Ташкента одни сутки. Значит, 13 сентября, вечером, когда преступники пытались ограбить девушку, Седых уже был дома, то есть в Ташкенте. По документам же значилось, что он в это время находился в дороге. Чтобы не вызвать подозрения, он затем, после беседы с Игорем Владимировичем, сходил на вокзал и достал использованный проездной билет, который «подтверждал» его «алиби».
«Интересно, что он теперь скажет мне?» — подумала я.
Мы вышли во двор отдела и присели на скамейку, которая стояла под двумя старыми яблонями. Время близилось к обеду. Солнце, застыв высоко над зданием отдела, казалось, выбелило крышу и дверь. Дул легкий осенний ветер.
— Я очень виноват перед вами, Наташа, — не сразу заговорил Седых. Он оторвал ветку от яблони и неторопливо срывал с нее листья. — Понимаете, так получилось… Нам вместе работать… Давайте, если можете, позабудем все… Честное слово…
— Что вы хотите? — прикинулась я непонимающей.
У него на лбу выступили крупные капли пота.
— Я… о том… нечестном поступке в… трамвае.
Мне бы надо, очевидно, прочесть ему «мораль»? Он был виноват не только передо мной — он оскорбил своим поступком всех работников милиции. Разумеется, это так не пройдет. Подполковник уже вызывал его к себе и беседовал с ним. На днях его поступок будет разбираться на суде офицерской чести.
— Я не сержусь на вас, Марк Григорьевич, — отказалась я от «морали», в глубине души презирая себя за это. — Я рада, что вы поняли все… и надеюсь, что больше мне не придется краснеть за вас.
— Наташа!.. На-аташа!!. Наталья Федоровна, спасибо! Большое спасибо!.. Я никогда не забуду вашей доброты!..
Седых бросил ветку, на которой уже не осталось ни одного листика, и схватил мои руки. Я быстро встала и, проговорив что-то унизительное для себя, почти побежала через двор к открытым дверям отдела.