На улице поднимался ветер. За окном упало дерево. Я вздрогнул. Неожиданный звук почему-то вызвал во мне иной ход мыслей. И то, что делал сейчас майор показалось ненужным. Я вырвал из блокнота лист бумаги и, боясь, что меня может кто-нибудь опередить, написал косым торопливым почерком: «Надо узнать, где сейчас находится муж Кумрихон. Может быть, он сбежал из заключения?»
Я подумал, что Кумрихон действовала вместе с ним — для меня, штатского до мозга костей, эта мысль была равносильна открытию Ньютоном закона всемирного тяготения.
Майор, прочитав записку, которую я передал ему, не стесняясь сестер, посмотрел на меня так, будто видел впервые.
— Гмм… — дотрагиваясь до подбородка, не сразу отозвался он. — Наргуль! — В его голосе я услышал насмешливые нотки. — Наргуль, приготовь, пожалуйста, чаю. Этот товарищ, — указал он на меня, — хочет пить…
— Да, да, — не давая себе отчета в том, что произошло, торопливо сказал я, — если можно, дайте, пожалуйста, чашку чая.
Наргуль вышла. Майор, пододвинув стул к Кумрихон, спросил:
— Значит, брат расстроен?
— Расстроен? — вспыхнула Кумрихон. — Очень расстроен…
— Да… — задумался майор. — Такое не с каждым может случиться! Не зря говорят: знал бы где упасть — соломки бы подостлал. — Он указал на стену, в которой был пролом. — Уже заделали? Как будто ничего и не произошло… Твоя работа?
Кумрихон вздохнула:
— Моя.
— Наргуль не помогала?
— Помогала.
— Почему же ты ночью не приглашала ее?
— Что?!
— Я говорю, почему ты ночью делала пролом одна? Наргуль могла бы помочь тебе!
Майор хвастался не зря: он, действительно, повернул «дело так, что все стало ясным». Кумрихон закинула голову назад и, закрыв лицо руками, застыла в оцепенении. На минуту в комнате наступила тишина, слышно было только как Наргуль гремела на кухне посудой.
Развязка, наступившая так внезапно и просто, разочаровала меня. Я хотел, чтобы следствие затянулось на неделю или на две. Тогда можно было бы написать кое-что в газету. Ну что это за дело, думал я, никакой романтики и опасности. Пришел, увидел, победил…
— Вы плохо «работали», гражданка Рахманова, — сказал Исмаилов, поднимаясь. — Следы пальцев, обнаруженных на ручке кетменя, выдали вас и, вашего соучастника — Мамасадыка Джангирова… Теперь вам остается одно: сказать, где находятся чемоданы.
Кумрихон ничего не ответила: она даже не пошевельнулась, словно не слышала слов майора. Ее волнение выдавали только пальцы рук. Они судорожно сжимали край скатерти. На запястьях выступили тугие темно-синие жилы.
Наргуль зашла в комнату через несколько минут. Поставив на стол поднос с чаем и сладостями и пригласив нас за стол, она посмотрела на Кумрихон.
Майор подмигнул мне. Я понял: сейчас произойдет то главное, что поможет ему завершить дело.
— Кумрихон, что с тобой?! — встревожилась Наргуль.
— Не надо спрашивать, — ответил за женщину майор. — Она сказала, что взяла чемоданы брата… Ей стыдно разговаривать с тобой… Наргуль…
Тут произошло нечто невероятное. Наргуль соскочила со стула и, подбежав к майору, уперла руки в бедра и презрительно фыркнула. Ее небольшие бесцветные глаза вдруг загорелись таким злым огнем, что, казалось, испепелят Исмаилова.
— Неправда!.. Да как вы смели?! — не меняя позы, крикнула она. — Какой вы…
— Ну-ну, договаривай: какой? — бросил майор. Он с интересом следил за девушкой. — Какой, Наргуль?
— Никакой! — грубо, по-мужски сказала она, потом, подбежав к Кумрихон, участливо спросила: — Что они сделали с тобой, сестра? Почему ты так расстроена? Скажи, не терзай мое сердце! Ты у меня одна.
Женщина продолжала сидеть молча. Руки ее по-прежнему сжимали край скатерти. Она не понимала того, что говорила сестра.
— Ну, Кумрихон, что же ты молчишь? Покажи мне свое лицо, я хочу знать правду… Помнишь маму? Она всегда говорила, чтобы мы были честными.
— Оставь ее, Наргуль. — встал майор Исмаилов. — Дай сестре пережить несчастье.
— Значит, Кумрихон, это ты? — несмело спросила Наргуль.
— Ах, Наргуль, Наргуль, — наконец проговорила Кумрихон. — Как все глупо, Наргуль… Если б ты только знала, что у меня на сердце… Во всем виновен Мамасадык…
В то время, как майор Исмаилов. пожинал плоды своей первой победы, капитан Зафар все больше и больше разочаровывался в собственной версии. Вчерашние предположения и расчеты лопались, как мыльные пузыри. Для него наступил такой момент, когда человек перестает верить в самого себя — становится беспомощным.
Сейчас, слушая болтовню майора Исмаилова, капитан досадливо морщился. Я заметил, что ему было стыдно смотреть на меня, хотя я, как умел, старался подбодрить его. Мне, откровенно говоря, не все нравилось в действиях Исмаилова. Я не мог смириться с молчаливым признанием Кумрихон: в ее нервных поступках было что-то насильственное. Что же удалось узнать капитану Зафару? — Вот познакомьтесь, — сказал Зафар, подавая мне желтую картонную папку. — Тут мои сведения о Шермате и Уйгуне… Через двадцать минут, — он посмотрел на часы, — Уйгун придет сюда… Вам надо познакомиться с его прошлым — так будет легче слушать допрос…