Печать единодушно требовала от правительства немедленных и решительных мер, хотя никто и не мог указать, в чем собственно эти меры должны были заключаться. Первое, конечно, что требовалось, это установить местонахождение станции, отправившей зловещую депешу, ибо, несмотря на всю дикость предположения причинной связи между этим грозным возвещением и событиями 8 апреля, — приходилось допустить, что связь эта есть, и найти место отправления радио — значило найти начало нити этого клубка.
Правительство опубликовало успокоительное воззвание, в котором сообщалось, что в Чарльстоне и Хентингтоне наступило спокойствие, «эксцессы, допущенные злоумышленными и беспокойными элементами, ликвидированы», размеры бедствия в Аннаполисе выясняются, но что, по-видимому, они не так велики, как сообщалось в газетах.
Наконец, говорилось глухо, что меры к раскрытию причины и виновников происшедшего приняты. Население призывалось к спокойствию.
Шутки и карикатуры по поводу радио от 1 апреля прекратились.
Глава XI
Возвращение Юрия
Недели через две после появления первой грозной депеши я был у Морева. Последние дни он был задумчив и сосредоточен и, видимо, упорно о чем-то думал. В этот день я застал его склонившимся над большой картой Северной Америки, которую он изучал внимательно и настойчиво. Кое-где на карте торчали булавки с цветными бумажками, от которых Сергей Павлович циркулем мерил какие-то расстояния.
— Вы похожи на начальника штаба какой-нибудь действующей армии в своем оперативном кабинете… Что это вы так усердно рассматриваете?
— Так, пустяки, — ответил Морев, — кое-что нужно было сверить по карте… Кое-какие предположения. Ну, что? Какие сегодня новости в газетах? Я еще не видал и не слыхал их.
— Да пока все то же. Волнения в Чарльстоне окончательно ликвидированы и «водворен порядок», как сообщают официальные телеграммы. В затронутых движением штатах введено военное положение. «Великий Неведомый» молчит. Его ищут как мелкого карманного воришку по всем правилам сыскного дела и, конечно, не могут найти.
Морев пробормотал что-то нелестное по адресу всех полиций в мире и вдруг обратился ко мне:
— А вот я могу показать вам действительно кое-что интересное. Не хотите ли взглянуть?
Мы прошли в лабораторию, и Сергей Павлович развернул ленту, свивавшуюся с психографа, и показал мне.
— Вы ничего не замечаете?
Я внимательно посмотрел, но ничего не увидел, кроме обычной слегка волнистой линии, прерываемой от места до места более сильными размахами пера.
— В чем дело? — спросил я.
— Попробуйте сравнить величину колебаний за последние дни с тем, что было недели две назад.
Я снова начал присматриваться и на этот раз очень скоро уловил то, на что указывал Морев. Начиная с некоторого места, чередующиеся колебания, их размах начинали постепенно и неизменно увеличиваться. Сегодня их амплитуда была уже раз в пять больше сравнительно с начальной точки этого явления.
— Что это значит? — спросил я.
— Очевидно, одно из двух. Или Юрий переживает сейчас поразительно правильно усиливающиеся по своей интенсивности страдания, что трудно допустить, именно благодаря слишком уж регулярному росту размахов пера, или же он испытывает обычные тревожные чувства средней напряженности, но сам двигается по направлению к нам, и приближение его к прибору отмечается им в виде систематически растущих амплитуд колебаний регистрирующей линии. Я думаю, это предположение более вероятно, и я не удивился бы, если бы Юрий сейчас постучал к нам в дверь.
— Знаете, Сергей Павлович, — ответил я, — я давно уже присутствую при ваших работах и опытах, ко многому успел уже привыкнуть, освоиться, — но каждый раз, как наталкиваюсь на такую новость, — опять подымается во мне смутное чувство недоумения, недоверия… чёрт знает чего…
— Если бы полтораста лет назад просвещеннейшему европейцу показали картину нашей нынешней жизни с ее обстановкой и техническими достижениями, то он, конечно, счел бы это за сказку или заговорил бы о черной и белой магии.
— Вероятно, так. Потому что и мне то, что я вижу здесь, именно напоминает какое-то волхвование.
— Дело привычки, Дмитрий Дмитриевич. Нынче, пожалуй, потому несколько труднее воспринимать новое в этой области в свой умственный обиход, что ускорился необычайно темп развития технических и научных открытий.