— Так в чём же дело? — поинтересовалась машина.
Григорий Павлович подумал — неужели она действительно не понимает? Или для чего-то проверяет его, хочет выслушать стороннее мнение опытного человека? Да, наверное, так и есть.
Он сказал: — Даже самый крепкий орешек рано или поздно раскусят. Так получилось, что мы стали очень вкусным орешком. Война быстро выедает ресурсы, их требуется где-то восполнять. Вот за ресурсами к нам и будут приходить сначала одни, потом другие, потом третьи. Так вышло, что пока все остальные воют, мы (или лучше говорить ты?) пытаешься восстановить производственные цепочки. Поэтому из категории возможного противника, мы перешли в категорию приза, который сможет усилить самого удачливого завоевателя. Впрочем, стремление уничтожить нас как ещё одного возможного противника тоже играет свою роль.
Машина спросила: — Во сколько ты оцениваешь шансы города?
— Шансы на что: сохранить независимость или просто на выживание?
— Первое.
— Очень невысоко.
— Тогда почему ты всё ещё здесь? Почему не поднял магнитоплан и не улетел в какое-нибудь удалённое и спокойное место? Ты, кто дважды бежал и дважды менял сторону.
Григорий Павлович понял, что пришла пора очень осторожно подбирать слова для ответа. И при том придётся оставаться кристально честном. Он полностью уверен, что даже через дрянную видеокамеру, машина легко считывает его эмоции и сможет определить, когда он лжёт, а когда говорить правду. Впрочем, на самом деле всё гораздо сложнее. Есть ведь ещё полуправда или небольшие кусочки правды — кому, как не ему знать все эти тонкости.
— Честно говоря, до этого момента, я не полностью представлял текущее положение, — абсолютно честно признался эксбезопасник. — То, что вторая мобильная армада корпорации Лента уже подходит к городу для меня оказалось новостью.
— И что, попробуешь улететь прямо сейчас?
— Не думаю, что ты мне позволишь это сделать, — совершенно честно признался Григорий Павлович. — Кроме того…
— Что?
— Думаю у тебя есть какая-то стратегия. И уж точно есть какое-то дело для меня, — он вопросительно посмотрел на видеокамеру под потолком. Это очень неудобно вопросительно смотреть на видеокамеру, не видя лица собеседника и более того — понимая, что у него вообще нет настоящего лица.
— Ты прав, — сказала машина. — Такое дело есть.
С другой стороны холма ещё постреливали, а здесь дело уже законченно. Пусть значительная часть живой силы отступила, но больше половины техники осталось под этими двумя холмами. Ещё вчера зелёными, а сейчас почти чёрными, словно обугленные головёшки, редко где торчит покалеченный и обломанный ствол дерева в круге жёлтой, запёкшейся травы.
Григорий Павлович помнил эти холмы совсем недавно. Поросшие серой, жёсткой и сорной травой. По склону одного взбирался низкий лес со скрученными отголосками когда-то применённого генетического оружия стволами. Сейчас холмы представляли собой две гигантские обугленные головёшки. Кое-где земля ещё курилась дымом. Уродливыми наростами застыли свернувшиеся в клубок вражеские экзоскелеты напрасно пытавшиеся выбраться из ловушки, но там и оставшиеся.
На экран тактической брони поступил сигнал срочного вызова. Активировав канал связи, безопасник услышал возбуждённый голос одного из лейтенанта.
— Уйдут же! Разрешите преследование?!
Сильный, энергичный голос молодого парня пьяного от победы, от чужой смерти и от того, что он сам, в отличии от противника, остался в живых. Слишком молодой, как на взгляд Григория Павловича. Но таковы были почти все солдаты в армии Машины.
— Преследование не разрешаю, — ответил он. — Оставайтесь на позиции.
— Давайте хотя бы ракетами их накрою? — почти просил лейтенант в возбуждении позабыв о всякой субординации.
— Запрещаю каким-либо образом атаковать отступающего противника, — в очередной раз повторил Григорий Павлович.