Вставай, пионер на рассвете,
походный рюкзак собери,
там утро надело планете
трепещущий галстук зари.
А песня, легка и крылата,
зовет нас в неведомый путь,
и хочется очень, ребята,
и хочется очень, ребята,
в грядущие дни заглянуть!
-О-гей! - улыбнулся мальчишка. Он всегда произносит это свое "О-гей!", и Милочка поняла, что у слова не одно, а много значений. Вот сейчас "О-гей" прозвучало как, скажем, "о, ты и петь, оказывается, умеешь!"
- О-гей! - сказала она и тоже улыбнулась. И тогда Огей тоже запел Вот его песенка:
Оны-двоны,
троны-чорооны,
пянер-мянер,
Чок!
Анзы-дванзы,
тринзы-волынзы,
чуер-муер,
Чок!
- О, - сказала Милочка, - я же знаю эту песню. Какая же она первобытная? Это же обыкновенная считалочка. Когда мы в жмурки играем, то всегда ее говорим.
"Кто знает, - подумала Милочка, - а вдруг эта считалочка дошла до наших дней с древних времен. Только вот у Огея она что-нибудь да значит, а у нас это просто бессмысленный набор слов".
Не успел Огей закончить свою песенку, как в пещеру вошел обеспокоенный Колька Спиридонов.
- Ты знаешь, - шепнул он Милочке, - фонарик пропал.
- Поищи-ка получше.
- Да нет же, я его брал с собой. Ну да ладно, батарейка в нем все равно кончилась.
Спиридонов вывернул карманы - на шкуру посыпались гвоздики, рыболовные крючки, коробок спичек, завернутый в полихлорвиниловый лоскуток - чтоб при случае не промокли спички, перочинный нож, сосновая шишка, чего там только не было... Не было только фонарика.
- У тебя, оказывается, есть крючки! - сказала Милочка.
- Ты не помнишь: есть в реках рыба, ты ведь уже учил все про древний мир...
- Рыбы? Рыбы есть... Ты знаешь, это - идея!.. Урра! Эге-гей! Ай да я! Ай да мы!
- Чу-чу-бо! - сказал Огей, тронув Кольку за плечо. - Чу-чу-бо-огей.
- Что он говорит? - спросил Колька у сестры, которая знала уже много слов языка первобытных.
- "Чу-чу" - огонь, "бо" - так называют главаря. Огонь-главарь, какая-то бессмыслица... Постой-постой, а за что главарь его бил?
- Огонь-главарь? - задумался Колька. - Уж не украл ли он фонарик?
Огей говорил что-то взволнованно, но так быстро, что даже Милочка не могла понять ни одного слова. Тогда он замолчал и" стал изображать. Вот Колька восседает на носилках. Па лице его - блаженство. Огей так точно изобразил Спиридонова, что невозможно было не рассмеяться: он зажмурил глаза, растянул в улыбке рот, выпятил грудь, левое плечо выдвинул вперед... Носилки трясутся, подпрыгивая в такт с шагами великанов, фонарик падает на траву, его хватает "бо", Огей бежит за ним, "бо" бьет Огея...
Колька вышел из пещеры и остановился, заслышав в кустах разговор. Прислушался Главарь убеждал кого-то, грозил, приказывал. Много бы отдал Колька, чтобы понять, о чем идет речь. Он осторожно раздвинул колючие ветки, подкрался поближе и понял, что главарь задумал недоброе: в его руках поблескивал фонарик, и он давал пощупать еще недавно такую страшную и священную "молнию" своим друзьям. Они протягивали руки сперва с опаской, потом, осмелев, сжимали фонарик в ладони, затем разглядывали ее, отыскивая следы небесного огня, но ладонь оставалась чистой Главарь нажимал кнопку ("Ишь ты, и это подглядел!"-подумал Колька), но фонарик не горел, и это обстоятельство, по-видимому, смущало заговорщиков
За спиной Кольки хрустнула ветка, он вздрогнул, оглянулся, опасаясь засады, и увидел Милочку. Она стояла на тропе, ведущей на поляну, и выговаривала Огею, как это обычно делала мама:
- Опять ты сегодня не мылся! Ну разве можно так? Ведь чистота - это залог здоровья? Понял?
Огей скалил зубы, преданно глядел на Милочку, но понять ее не мог.
- Ми-ла! - произносил он в ответ на каждое ее слово.
- Да ты сам взгляни на себя, - и Милочка протянула ему круглое зеркальце, с которым никогда не расставалась. Огей взглянул в зеркальце, увидел свой приплюснутый нос, большие удивленные глаза, смуглые щеки с грязными бороздками от недавних слез, испугался, бросил зеркальце на землю и убежал.
Колька негромко позвал Милочку, раздвинул кусты, знаками предупредив ее, что нужно молчать.
- Видишь? - и он показал ей на главаря и его приятелей, все еще вертящих в руках фонарик.
- Они что-то задумывают?
- Конечно. Главарь понял, что наш фонарик не страшен, что в нем нет никакой молнии.
- Ах, никакой! - рассердилась Милочка. - Я ему покажу!
- Тихо-тихо! Не связывайся с ними.
Но Милочка бесшумно выползла на поляну, спряталась в густой траве, поймала зеркальцем солнечный луч. Зайчик запрыгал по лицам заговорщиков, и вдруг ослепительный свет ударил в глаза главарю Он испуганно заслонился рукой, отбросил фонарик и пустился наутек.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой Колька становится врачом, а рыбы ходят посуху
Еще густой, как взбитые сливки, туман висел над рекой, а наши герои были уже на берегу. По просьбе Милочки, Огей принес из своей пещеры тонкую прочную нить - ее свила мать Огея из жил мамонта, Колька привязал к ней крючок, небольшой камешек - для груза и кусок коры - поплавок На счастье поплевал Колька на крючок, забросил его подальше от берега и не успел мигнуть, как леска задергалась, поплавок ушел в воду Подсек Спиридонов и вытащил на берег огромную трепещущую рыбину Он никогда еще в жизни не видел таких: широкий хвост, чуть оперенный, похожий на киль самолета. Тело покрыто крупными чешуйками, на голове тоже чешуйки, что-то похожее на них, но только большого размера, казалось, голову слепили из темных листочков слюды Плавники рыбы скорее походили на хвосты, словно из тела росли не легкие полупрозрачные крылышки, как у омуля или щуки, а присосались к нему половинки небольших рыб
Спиридонов отбросил чудовище за спину, снова закинул удочку и снова вытащил буквально через секунду такую же рыбину.
- Две, - сказал он, радостно потирая руки. - Штук двадцать поймаю, - и хватит..
И подумал: "Вот бы у нас в Кынгырге было столько рыбы! Я бы чемпионом мог стать".
И еще одна громадина попалась на крючок. А четвертая - чуть не утащила рыбака в реку Колька и эту бросил за спину.
Но рыба встала вдруг на свои плавники-ноги и как ни в чем не бывало зашагала посуху к реке. Колька оторопел. И вторая, и третья рыба, и первая тоже заторопилась к воде Если бы Огей не прибил их крепкой дубинкой, не видеть бы Спиридонову улова.
- Вот уж чудо так чудо!-закричала Милочка и запрыгала, припевая:
Тили тили-тили-тили,
Рыбы посуху ходили...
А Кольке вспомнился вдруг урок зоологии, и он так явственно услышал голос учителя, что даже вздрогнул,
...Учитель расхаживал у доски и говорил про древние времена:
- Вам теперь покажется удивительным, что рыба запросто шагает по земле. А в те времена, давным-давно, водились на белом свете двоякодышащие рыбы. Были у них и жабры, было и нечто отдаленно напоминающее легкие. В те времена климат на земле менялся, реки порой пересыхали, моря, окруженные молодыми, все время формирующимися горами, меняли очертания своих берегов. И рыбам приходилось приспосабливаться Чтобы не погибнуть, они научились ходить по суше, перебираясь из водоема в водоем. Переходы все увеличивались, и каждое новое поколение имело все более крепкие легкие, пока рыбы не перестали быть рыбами, а превратились в земноводных. Вот какая история.
Так легко и так подробно врезался в память урок. А помнится, слушал Колька тогда невнимательно. И вдруг ему стало грустно-грустно. И в Школу захотелось сейчас же, немедленно!
Он довольно толково рассказал Милочке о ходящих рыбах, хотя и не знал о них многого. Не знал он и того, что рыба, которую поймал он, называлась кистеперой - такое имя дали ей ученые, - не знал и того, что человечество долго-долго думало, будто все эти кистеперые и двоякодышащие - уже история. И вдруг в 1938 году в рыбацкие сети попалась кистеперая латиметрия - морской хищник, живущий в океанских глубинах, и двоякодышащая рыба - цератодут. И ученые тогда были удивлены не меньше, чем теперь Колька и Милочка.