Сережа молча таращил на нее изумленные глаза. У него даже рот приоткрылся.
— Какая ты... — наконец выговорил он. — Сегодня праздник, да?
Мать нагнулась к нему, от нее пахло духами, порывисто прижала к себе и поцеловала. И хотя губы ее улыбались, в глазах притаилась тревога. Сережа совсем близко видел эти большие синие родные глаза, которые, казалось, о чем-то его спрашивали...
— Он ведь хороший, Серенький? Верно? Очень хороший и добрый?
Сережа хотел сказать, чтобы она его не называла Сереньким, но мать, отпустив его, бросилась к месту, где она обычно встречала поезда. Сережа заметил, что в руках ее не было флажка. Подумав, что мать забыла его дома, он кинулся в будку, а когда выбежал к поезду, тот, вопреки всем правилам, замедлил ход у разъезда и с подножки вагона спрыгнул к ним высокий человек в новеньком костюме, белой рубашке с галстуком, с чемоданом в руке. Немного пробежав по инерции, он остановился, помахал рукой машинисту, кочегару и помощнику, высунувшимся в окно. Улыбаясь и что-то крича, они тоже махали.
Когда прогрохотал мимо последний вагон, Парамонов поставил чемодан на бровку и повернулся к ним.
— Здравствуй, тезка! — поздоровался он с Сережей.
Парамонов смотрел на него и чего-то ждал. И, понимая, что сейчас происходит что-то очень важное в их жизни, Сережа, волоча за собой на бечевке самосвал, подошел к машинисту и протянул руку.
— Ты к нам в гости, Парамонов? — спросил он. — Или... или насовсем?
— Если не прогонишь... — серьезно сказал машинист.
Два самых близких взрослых человека смотрели на него и молчали. А мальчик не понимал, что такое происходит с ним: ему хотелось и плакать и смеяться... Потянув за веревку, он увидел, что самосвал споткнулся и снова захромал. Маленькое блестящее колесо откатилось в сторону и зарылось в пожухлую траву.
— Ну вот, — огорченно сказал Сережа. — Опять отлетело!
Парамонов присел на корточки, взял игрушку, повертел в руках.
— Тащи инструмент, — улыбнулся он. — Мы живо эту штуку поставим на ноги!
1975