Annotation
«Машинка и Велик» — роман-история, в котором комический взгляд на вещи стремительно оборачивается космическим. Спуск на дно пропасти, где слепыми ископаемыми чудищами шевелятся фундаментальные вопросы бытия, осуществляется здесь на легком маневренном транспорте с неизвестным источником энергии. Противоположности составляют безоговорочное единство: детективная интрига, приводящая в движение сюжет, намертво сплавлена с религиозной мистикой, а гротеск и довольно рискованный юмор — с искренним лирическим месседжем. Старые и новые русские образы, кружащиеся в разноцветном хороводе, обретают убедительность 3D-кадра, оставаясь при этом первозданно утрированными и диспропорциональными, как на иконе или детском рисунке. Идея спасения, которая оказывается здесь ключевой, рассматривается сразу в нескольких ракурсах — метафизическом, этическом, психоделическом, социальном. «Машинку и Велика» невозможно классифицировать в принятых ныне жанровых терминах. Ясно лишь, что это — тот редкий и вечно необходимый тип литературы, где жизнь алхимически претворяется в миф, намекая тем самым на возможность обратного превращения.
Перед вами новое произведение загадочного Натана Дубовицкого, автора романа «Околоноля». Это не просто книга, это самый настоящий и первый в России вики-роман, написанный в Интернете Дубовицким вместе с его читателями, ставшими полноценными соавторами. «Машинка и Велик (gaga saga)» — книга необычная, ни на что не похожая. Прочтите — и убедитесь в этом сами.
Натан Дубовицкий
Обращение к писателям
§ 1
§ 2
§ 3
§ 4
§ 5
§ 6
§ 7
***
§ 8
§ 9
§ 10
§ 11
§ 12
§ 13
§ 14
§ 15
§ 16
§ 17
§ 18
§ 19
§ 20
§ 21
§ 22
§ 23
§ 24
§ 25
§ 26
§ 27
§ 28
§ 29
§ 30
§ 31
§ 32
§ 33
§ 34
§ 35
§ 36
§ 37
§ 38
§ 39
§ 40
§ 41
§ 42
§ 43
§ 44
§ 45
Натан Дубовицкий
Машинка и Велик
Или
Упрощение Дублина
[gaga saga]
Обращение к писателям
Писатели мои! что за скука читать романы! И что за наказание, что за напасть писать их! Вот бы не писать! Но как? если, как говорили Беня Крик и Алекс. Пушкин, рука сама тянется к перу. Тянется, впрочем, или не тянется, а времени на писанину все одно нет, а главное — лень. А самое главное — мысль обгоняет слово: весь уже сложен роман в голове, все удовольствие от его сложения автором уже получено, так что физическое написание превращается в несвежий пересказ, нетворческую рутинную канитель.
И, наконец, что еще и поглавнее самого главного — незадачливый подвижник, героически одолевший дремучие заросли лени, вырастающей в нашем климате выше крапивы и цен на нефть, дописавший таки свою книжищу, обнаруживает, что читать его буквы решительно некому. А ведь еще в прошлом веке Борхес предупреждал: читателей больше нет, есть одни только писатели. Потому что — все образованные стали, гордые, себе на уме. Никто не хочет знать свое место и смиренно внимать поэтам и прозаикам. Никто не хочет, чтобы какие-то незнакомые неопрятные люди жгли ему глаголом сердце или какую другую часть тела.
Если в прошлом человек с идеей был диковиной, вроде бабы с бородой, которую всей ярмаркой сбегались посмотреть и послушать, то в наши дни небольшие, удобные и дешевые, как зубные щетки, идеи есть у каждого брокера, блогера и корпоративного евангелиста. Обожествленная было в XIX–XX в.в. литература стала ныне делом простонародным, общедоступным наподобие поедания сибасов или вождения авто. Все умеют, все писатели.
Читают же писатели, как известно, только то, что пишут. Не свои же тексты, если заметят, просматривают по-писательски, то есть — с презрением, невнимательно и не до конца. Для того лишь, чтобы написать (или произнести) рецензию, краткую, невнимательную, презрительную. Чтобы потом читать (или повторять) уже только эту свою рецензию с наслаждением и уважением. И перечитывать (пересказывать) неоднократно с уважением неубывающим. И хвалить себя, обзываясь нежно айдапушкиным, айдасукинсыном.
Не вспомню, сам ли Борхес обнаружил перерождение массового читателя в массового же писателя или по обыкновению своему процитировал кого-то, но он, кажется, был первым гениальным литератором, даже не пытавшимся писать романы, а так прямо и сделавшим литературной классикой рецензирование книг, в том числе и несуществующих. То есть он научился судить о текстах, которые никогда не читал (по той причине, что и написаны они никогда не были). Отзыв, отклик, коммент, твит по поводу какого-либо произведения стали, таким образом, понемногу важнее самого произведения, а затем возможны сами по себе, без произведения, и теперь превратились в самодостаточный жанр новейшей литературы.
Итак, на смену обитавшему в XX веке читателю, человеку-с-книгой-в-метро, человеку-с-книгой-в-бухгалтерии, человеку-с-книгой-на-иконе, человеку-с-книгой-на-костре, человеку-с-книгой — в XXI веке явился особенный, ни на что не похожий писатель нового типа, человек-без-книги, но готовый, кажется, в любую минуту всех изумить, написать какую угодно книгу по какому угодно случаю. Писатель этот высококультурен, а стало быть, ленив. Ненищ и оттого заносчив. Он чувствует в себе силу необъятную и написал бы сам не хуже любого (отчего и не читает ничего), но все недосуг.
Современный писатель водится, как и старинный читатель, и в бухгалтерии, и в метро, и, хвала демократии, в майбахе. Но на иконах и кострах не замечен. Тем и отличается.
Будучи одним из таких писателей, я обращаюсь ко всем таким писателям со следующим предложением.
(Взываю к вам через РПионер, первый зашагавший в ногу со временем журнал, у которого читателей почти столько же, сколько писателей.) Слушайте меня, писатели. Давайте вместе сделаем хороший роман.
Каждый из нас: 1) может писать книгу, но пишет твит и sms; 2) хочет прославиться, но не может выкроить в своем распорядке необходимые для этого пятнадцать минут; 3) страстный поклонник всего своего и желчный критик всего другого.
А ведь нас, таких, тьма. Если каждый пришлет хотя бы по sms на заданную тему и уделит общему делу по пять минут, то ведь это будет вещь потолще фауста гете и минимум полувек великой славы. И если каждый из нас, писателей, купит потом эту нашу вещь, то ведь это будут неслыханные тиражи. А если еще и прочитает, хотя бы не все, хотя бы свой фрагмент, то к нам не зарастет народная тропа.
Воодушевленный не то успехом, не то провалом, чем-то неопределенным, но очевидно бурным своего «Околоноля [gangsta fiction]», вознамерился я наговорить новое сочинение. На этот раз в жанре «gaga saga» под названием «Машинка и Велик». Или «Упрощение Дублина».
«Околоноля» был назван одним известным критиком «книгой о подонках и для подонков». Хотя, как мне казалось, я пытался рассказать про обычных людей. И даже про хороших. Видимо, не получилось. Будем считать «Упрощение…» второй попыткой сделать книгу о хороших (их еще иногда называют простыми и бедными) людях для хороших людей.
Приступив к осуществлению своего дерзкого замысла, я быстро обнаружил, что «не в силах рассуждать», что выдохся еще там, «около ноля», а здесь, на «машинке и велике», продвигаюсь очень медленно и едва ли справлюсь. По причинам, указанным в первом абзаце моего обращения.
Вспомнив, что многие очень вроде бы неглупые и даже известные люди выражали уверенность, что я не один человек, а сразу несколько, что «gangsta fiction» писался целой бригадой литературных таджиков, я подумал себе: почему бы нет! Почему бы в этот раз и вправду не попробовать? Сразу скажу, таджики взялись было, но отступились — мудрено!
Тогда я вспомнил о более прогрессивном методе — crowd sourcing, или, как раньше говорили, народная стройка. Обращаетесь через интернет или прессу к кому попало: помогите сделать убыточную ртутную шахту рентабельной, разработать новую вакцину от гриппа, изготовить soft для управления свинофермой, сетью звероферм, подготовить новый градостроительный кодекс… Тут же сбегается тридцать пять тысяч добровольцев — и готово дело!