ние природы и рассуждения. И читал только действия и диалоги. Я пропускал иногда половину книги. Это плохо. Это очень плохо. Поэтому, когда я стал писателем, не мог же я писать то, что самому мне читать не нравилось. Теперь вам понятно, почему в моих книгах почти полностью отсутствуют разные описания окружающей среды? Дома, природа, помещения – все это описывается у меня мазками, всего лишь несколько словосочетаний. Но один раз, скорее всего, можно сделать исключение, и я накатаю описание окружающей среды настолько длинное, насколько могу себе позволить. Буду писать до тех пор, пока мне не станет нестерпимо больно. Я опишу комнату и то, что находится за стенами комнаты. Я опишу Лондон, в котором я никогда, пока еще, не был. Я буду действовать почти как Кафка. Вот Кафка пишет свой незаконченный роман «Америка». А вот другой писатель. Сидит и, отточенным до болезненной остроты карандашом Kooh-I-Noor, пишет. Небольшая грязная комнатка в доме, который находится в той части Лондона, где протянулась та самая известная Бейкер-стрит. Типичный лондонский июньский вечер. Он хотел добавить к описанному выше слово «летний». Но поостерегся, ибо посчитал, что в предложении будет чересчур много прилагательных. И если еще прибавить слово «теплый». Что получится? Типичный лондонский июньский теплый летний вечер. Мерзость какая, подумал он и сломал карандаш о лист бумаги. Карандаш легко сломался. Белый лист не отреагировал никак. Разве что в конце предложения, казалось, появилась раздавленная муха. Я не могу описывать природу. Если бы я учился в литературном институте, то за курс «Описание природы» я с трудом бы натянул на экзамене тройку, а то и вообще не сдал бы этот экзамен и с третьего раза. Потом я с позором вылетел бы из института. Какая мерзость, снова подумал он, взял со стола пачку сигарет «Мальборо», зажигалку и подошел к раскрытому окну. На город спускался вечер, автомобили пронзительно гудели, ласковый ветерок трепал его шевелюру. В следующий раз надо написать «ласковый теплый ветерок трепал его шевелюру» и это не будет преувеличением, подумал он и закурил. Огни в соседних домах зажигались один за другим. Два парня на улице весело болтали о чем-то, периодически заливались хохотом и неохотно заканчивали смеяться. Из открытого окна на втором этаже доносились аппетитные запахи. Итальянец, снимавший там комнату, готовил спагетти Болоньезе. Он втянул в легкие горьковатый дым и задумался. Курильщики гораздо чаще заболевают раком легких, чем те, которые ни разу не курили или курили несколько десятков раз в жизни. Я тоже сейчас начал гораздо реже курить, чем раньше. Раз в месяц. Или чуть чаще. В основном в предвкушении какой-нибудь пьянки. Накануне какой-нибудь пьянки или во время употребления. Один раз мне подсунули анашу. Это было отвратительно. Никогда не курите анашу вместе с алкоголем. Где же здесь описание природы? Спросит меня вдумчивый читатель. И я отвечу. Все, я устал. Мне нестерпимо больно. И вообще я сейчас думаю не о какой-то там банальной природе. Все мысли мои сейчас вертятся вокруг предстоящего визита. Я не могу больше ни о чем другом думать. Итальянец высунул свою голову из окна. Он курил сигарету. Он повернул голову, посмотрел вверх и приветливо помахал мне рукой. Я ответил ему дружелюбным жестом. Сумерки сгущались. Постепенно вечер превращался в ночь. Ветер еле-еле шелестел листьями деревьев. Я всегда пропускал этот момент, когда вечер превращается в ночь. Это как с засыпанием. Как с засыпанием. Вот ты бодрствуешь, наплывают разные мысли, в теле чувствуется тяжесть, которую ты ошибочно принимаешь за легкость. Начинают забираться в голову потусторонние необычные мысли или картинки. В мозг начинают проникать картинки. Пустынный пляж, яркое солнце, обжигающий пятки песок. Черт, почему я не надел шлепанцы? Ты бежишь по раскаленному песку к морю и, наконец, с наслаждением разбиваешь ступнями воду и прохлада, живительная прохлада, дает твоим раскаленным ступням вторую жизнь, новое рождение. Из моря, навстречу тебе выходит обворожительная брюнетка. Она великолепно сложена, у нее спортивная фигура. Ты смотришь на нее и говоришь про себя. Какие у нее сиськи! Но ты даже не отдаешь себе отчета, что вот уже сорок пять секунд ты смотришь в ее прекрасные бездонные лазурные глаза, цвета моря. Да. Ты все понял. Сейчас ты с ней заговоришь. Ты понял. Вот она, та самая девушка, встречи с которой ты ждал всю свою жизнь. Вдруг, ты отчетливо слышишь стук в дверь. В глазах прекрасной незнакомки появился испуг. Она смотрит куда-то вдаль. Стук в дверь повторятся все настойчивей и настойчивей. Все громче и громче. Ты смотришь по сторонам, стараясь определить источник этого странного звука. Но не можешь. Теперь уже кто-то долбит в дверь со всей дури и еще орет. Открывай дверь! Ты там дрочишь что ли? И весь этот песчано-пальмовый рай на берегу океана начинает рассыпаться, растворяться. Подожди не уходи, в отчаянии кричит прекрасная незнакомка. И звук ее голоса рождает из небытия другой мир. Лондон. Ночь. Зажженная сигарета выпадает из моих рук медленно. Медленно летит на землю. Итальянец опять смотрит на меня снизу вверх и шутливо грозит кулаком. Придурок этот молотит кулаком по двери. Звонок же есть. Ворчу я и, не торопясь, иду открывать дверь. При этом ощущение у меня такое, что подошвы ступней горят так, как будто я только что бегал по раскаленному песку. Я открыл дверь. Он мельком посмотрел мне в глаза, а потом уставился на мой член, который находился в лежачем состоянии.