Уход был продуман до мелочей. С работы его уволили еще два месяца назад – первая волна сокращений, окрещенных кризисными, но на самом деле первыми увольняли неудобных начальству. Он не то чтобы был слишком принципиален, просто самонадеянно уверовал однажды, что умеет на своем уровне чуть больше, чем нужно, но этого так никто и не заметил, чтобы вовремя подставить ему ступеньку на служебной лестнице. Зато иронию по отношению к себе начальство почувствовало и не простило. Так вот, квартиры своей у него так и не было – та «однушка», которую когда-то купили вместе с бывшей женой, осталась ей. Там был и новый муж, так что его пропажа – он верил, временная – никого не огорчит. С детьми-то как-то не сложилось. Ему никогда не хотелось, а она не спешила. Квартирная хозяйка уже нашла новых постояльцев, на сотню долларов дороже. Вещи – одежду там, технику – перевез к бывшей сотруднице на дачу, комнат там было бесконечное множество, и не одна служила такой камерой хранения. Сказал, на пару месяцев. Где он и что с ним – по замыслу – должен был знать только один друг, как раз из руководства Зоны. С ним они из родного села ходили вместе в школу, семь километров каждый день, только разница была в три класса – незаметная, если бы они встретились взрослыми, но друг до сих пор заглядывал ему в рот и не задавал лишних вопросов – ценнейшее качество.
Собирался он тщательно – все необходимое и ничего лишнего. Впервые за очень долгое время ему доставили удовольствие покупки – швейцарский нож, топор, фонарь, спальник, керосинка, примус, сухой спирт и не сухой, последнего больше, в том числе в форме коньяка… Друг только хмыкнул, загружая в газик с правом проезда в зону два огромных рюкзака, десяток досок и ящик со слесарными инструментами. Но не прокомментировал.
С хатой все оказалось так, как друг и рассказал – заборчик повален, дорожки к крыльцу нет – ровная желтая поляна метрового чистотела. Проваленная крыша, осевшая входная дверь со сбитыми замками – пустота, плесень и запустение в трех комнатах, где когда-то жила его семья. На полу валялся том Детской энциклопедии – девятый, красный, «Наша советская родина» – смешно. А так – пустота. Он хотел поскорее остаться здесь сам – чтобы чинить, исправлять, обживать. Но, если честнее, чтобы не передумать. Уговор с другом был прост – он приедет с продуктами ровно через месяц. А там посмотрим. В конце концов, не необитаемый остров – пешком до Киева дойти не проблема. Но друг решил по-своему. Прощаясь, он неловко обнял и протянул мобильный телефон и запечатанный пакет с карточкой. Вот, - сказал, - еще чудная штука – ручная подзарядка. Электричества не нужно. Номер только ты будешь знать. Просто мне так спокойнее – вдруг что-то случится, тут всякое бывает… Он хотел было отказаться – свой-то аппарат оставил вместе с вещами, с облегчением отключив. Но обстановка Зоны как-то располагала к тому, чтобы – взять.
В первую ночь он уснул легко. Уложил спальник на деревянный стол во дворе – тот как раз врос в землю на уровень кровати, глянул на звездное небо и… Снов не снилось. Первый день на новом месте ушел на то, чтобы превратить дом в подобие жилья – он разжег костер во дворе и безжалостно выбрасывал какие-то палки, тряпки – заплесневевшие и как будто заразные. Потом пилил свежие доски, выгруженные накануне из газика, сколотил топчан и табуретку. Поставил посреди двора, закурил. Подумал, кто мог уже по нему соскучиться. Вроде бы, некому. Опробовал примус, вскипятил кофе, открыл банку тушенки, съел с ножа. Пора было заниматься тем, для чего приехал. Тем, что хотел сделать уже много лет, и все находил себе оправдание – нет времени, мешают… Развернул холст, натянул на подрамник, достал краски, кисти, ацетон, палитру, карандаши. Задумался. Занес все в дом, вышел, закурил. В первый раз ему показалось, что он что-то сделал не так. Что тот совет, который дала ему симпатичная барышня-психоаналитик, причем за немалые деньги, - вернуться туда, где провел детство и заняться тем, чем всегда хотел, изначально ошибочен. Пожалуй, нужно было объяснить специалисту по задушевным разговорам, что он из тех сотен тысяч, кому невозможно попрыгать по родной улице, не наступая на трещинки в асфальте и не думая, сколько микрорентген в час излучает каждая трещинка. Да и с рисованием та же проблема – всегда мечтал, умел, изрисовывал блокноты портретами однокурсников и преподавателей, год ходил в мастерскую художников на территории Киево-Печерской Лавры – мыл кисти и палитры, слушал байки и запоминал, как класть мазки… Какие-то картины были у него в голове давно, оставалось только выплеснуть – и никак… И сейчас, когда, вроде, он так лихо воплотил все, что задумал – то же самое. То есть, кажется, он не спасся своим уходом, не исполнил высшее предназначение, а, наоборот, еще сильнее застрял в своей бестолковой жизни. Да и воспоминания детства не обступили – да, здесь вот, у печки, стояла его кровать, рядом – родительская – они, сколько он помнил, грызлись по любому поводу, а погибли вместе, когда какой-то идиот на Камазе врезался в их «копейку». Он тогда уже учился в Киеве, жил в общаге. Так что хата стояла брошенной еще за год до чернобыльской катастрофы – вещи вывезли отцовские братья, привезли потом ему в Киев, кажется, триста рублей – немыслимый капитал…