Назло Керниге? Чтобы принять его и Кипа саркастический совет всерьез, словно это сотрет из памяти презрение, с которым они называли ее дурочкой и дилетанткой? Или чтобы изгнать из памяти другие образы?..
Мертвые греки, их глаза открываются...
Или просто чтобы спрятаться на другом континенте?
Последнее ближе всего.
Существовали вопросы, которые требовалось задать. Кернига сказал, что археология здесь ни при чем. Как и русский, как и Магдебург. Однако было что-то еще, Дебора не сомневалась. Трудно сказать, не знает Кернига или просто не говорит, но было что-то еще — что-то, о чем никто еще не сказал, что-то, лежащее в основе всего затянувшегося трагифарса. С самого начала ею владело странное чувство, будто собачьи следы, по которым она идет, принадлежат волку или какому-то другому, более крупному зверю, которого она не распознает, пока не повернет за угол и не обнаружит, что он на нее смотрит.
И она поехала в Россию. Поехала вопреки состоянию кошелька и здравому смыслу, решив пройти по следу еще немного, пока он либо не исчезнет полностью, либо приведет ее к зверю.
Вчера, после бесконечного перелета, она сделала три вещи. Сняла номер в гостинице «Белград» на Садовом кольце, всего в одной остановке метро от Кремля. Сходила в Пушкинский музей и, опустошенная и растерянная, долго смотрела на клад Приама, который Шлиман сто лет назад раскопал в Трое и тайно вывез в Германию. Что это значит для ее нынешних поисков? Дебора еще сама не знала, хотя в одном не сомневалась: смерть бывшего советского агента всего в квартале от музея в Атланте в ночь, когда оттуда исчезла коллекция реликвий Троянской войны, не случайность. То, что клад Ричарда состоял из подделок, не отменяло факта, что обе коллекции были в Берлине в 1945 году и что обе были похищены.
И наконец, Дебора позвонила Александре Волошиновой, дочери погибшего русского. В сущности, звонила она дважды. В первый раз ответил мужчина: сделал вид, что не понимает по-английски и повесил трубку. Во второй раз ответила женщина, но была не более общительна, хотя и записала номер Деборы в гостинице на случай, если передумает. И сегодня утром позвонила.
— Муж не любит, когда я говорю об отце, — сказала она. — В смысле о его работе.
Они договорились встретиться на Красной площади, которую с одной стороны ограничивало стилизованное под старину здание универсального магазина «ГУМ», а с другой, словно для усиления контраста, Мавзолей Ленина и кирпичные стены Кремля. Дебора поплотнее запахнула легкую, не по погоде куртку и уставилась на юго-восток — туда, где под дождем мерцали красным и золотым массивные и причудливые луковки храма Василия Блаженного. Подавить трепет возбуждения от того, что она здесь, в этом месте, было невозможно.
Дебора прекрасно помнила, что значил для Америки Советский Союз в семидесятые и восьмидесятые годы, хотя большая часть ее восприятия «холодной войны» была связана скорее со штампованными фильмами и бессмысленными спортивными состязаниями. Хотя была середина лета, в глубине души Дебора удивилась, обнаружив, что площадь не покрыта снегом. В той же части души нашлось место и изумлению при виде знакомой эмблемы «Макдоналдса» возле здания, на строгом каменном фасаде которого все еще виднелись скрещенные серп и молот. Да, Советского Союза больше нет, но он еще так осязаемо ощущался, что приметы западного демократического капитализма походили на рождественские гирлянды, которые снимут через несколько недель.
Александра Волошинова оказалась крупной женщиной лет сорока пяти. Бледная, лицо невыразительное и суровое, глаза темные и настороженные; она ни разу не встретилась с Деборой взглядом, словно искала кого-то другого. На ней был длинный темный плащ и голубой шарф на голове. Дебора почему-то ожидала кого-то помоложе и отступила, чтобы пропустить ее, бормоча извинения, прежде чем осознала, кто это.
— Дебора Миллер? — спросила женщина. На ее лице не отразилось никаких чувств — ни вежливости, ни приветствия.
— Да, — улыбнулась Дебора, — а вы, наверное, Александра.
— Сергей Волошинов был моим отцом, — произнесла та, словно проводя тонкое различие. — Зачем вы приехали?
Настроение Деборы, улучшившееся, когда женщина согласилась с ней встретиться, упало. Русская по-прежнему не хотела разговаривать, вообще была не рада ее приезду.
— Я пытаюсь понять, что произошло с вашим отцом, потому что, мне кажется, это связано с гибелью другого человека.
— Вы не из полиции.
— Тот человек был моим близким другом.