При первом же звуке его приглушенного голоса Дебора начала отступать. Два тихих шага, три... а потом лодыжка подвернулась и она неловко споткнулась, по-прежнему не сводя глаз с бормочущего что-то в телефон мужчины. Он обернулся на звук, оглядел темное фойе и заметил, как она торопливо бежит единственной дорогой, которая ей осталась, — по коридору к двойным дверям в собственно музей.
Дебора знала здание как свои пять пальцев. Могла спрятаться. Могла вернуться к выходу другой дорогой. Могла пробраться в квартиру Ричарда и выйти там...
Двойные двери перед ней с грохотом распахнулись.
Между ними, раскинув руки, прижав подбородком телефон, стоял бритоголовый парень с татуировкой, которого она оставила лежащим без сознания в микенском подземелье. Белый Кролик.
— Ага, — сказал он в телефон, делая шаг к ней, — я ее вижу.
И картинным жестом фокусника или стриптизера выхватил из-за спины нож. Не такой, как в Греции. Длинный и тонкий клинок, слегка изогнутая рукоятка, крохотная свастика на головке эфеса. Тот самый нож, которым убили Ричарда.
Дебора вдруг поняла, что это нож Кельвина.
Глава 72
Позади был Кельвин, и он быстро приближался, впереди — Белый Кролик, что-то про себя бубнящий, не сводя с нее глаз. Дебора могла бы наброситься на одного из них, но она трезво оценивала ситуацию: застать врасплох не получится, а второй противник быстро окажется рядом. У нее не было оружия, не было возможности сбежать... Шансов никаких.
Она выхватила из сумочки флакон духов. «Шанель № 19». На секунду прицелилась в бритоголового, и он споткнулся — не из страха за глаза, а от смеха.
— Брось, — произнес Кельвин. Он насторожился, словно полагал, что это может быть газовый баллончик. — Никто тебя не тронет. Я только хочу задать несколько вопросов.
— Например? — поинтересовалась Дебора по-прежнему вызывающим тоном.
— Давно ли ты знаешь? И кто еще знает?
— Иди к черту, — отрезала она.
— Сейчас не время для демонстрационного феминизма, — заметил Кельвин.
И потянулся к голени. Раздался короткий треск, как будто отлепляют застежку-липучку, а потом Кельвин выпрямился, наведя на нее небольшой пистолет.
Дебора повернулась и направила пульверизатор флакона на него.
— Сука, — сказал Белый Кролик, по-прежнему презрительно усмехаясь. — Такое жалкое зрелище.
Он быстро шагнул к ней, и Дебора эффектным жестом швырнула флакон на пол. Крохотный взрыв стекла и аромата — отчасти цветочного, отчасти мускусного.
В три длинных шага Кельвин оказался рядом и схватил ее за руку.
— Иди с нами, веди себя тихо и, возможно, переживешь эту ночь.
Даже если он говорит правду, дело слишком далеко зашло. Когда он убедится, что знает все, что знаешь ты... даже раньше - как только он поймет, что о твоем приходе сюда никому не известно, — ты умрешь.
Через несколько часов. Если не меньше.
* * *
Белый Кролик наполовину вел, наполовину тащил ее через музей и квартиру Ричарда, потом на улицу через заднюю дверь на частную стоянку. Там ждал старый синий фургон с единственным окном в кабине водителя. Тот самый, который пытался вытеснить ее с дороги в день, когда она сбежала в Грецию. Окна были сильно тонированные, но внутри горел свет, и кто-то повернулся в их сторону. Еще один бритоголовый парень.
Замечательно. У него личная армия. Собственный Гитлерюгенд.
— Вот развлечение, которого ты не заслуживаешь, — сказал Кельвин. — Поедешь сзади.
— И это должно сделать меня счастливой?
— Конечно, — ответил он. — Ведь ты кое-что искала, разве нет?
Даже теперь, даже перед лицом неминуемой смерти, Дебора ощутила укол любопытства. Оно здесь!
Ей стянули руки за спиной клейкой лентой. Парень грубо втолкнул ее в кузов и, захлопнув дверь, запер снаружи на ключ. Дебора скорчилась на полу фургона. Когда они сели в машину и запустили двигатель, она с трудом повернулась, чтобы рассмотреть стоящий рядом ящик.
Совершенно обыкновенный — или по крайней мере так казалось оттуда, где она лежала: большой деревянный ящик размером с гроб и выкрашенный в черный цвет. Крышку — вероятно, стеклянную — видно не было, и единственное, что нарушало его идеальную обыкновенность, был торчащий на несколько дюймов шнур питания. Сверху на ящик было наброшено тяжелое темное одеяло.