До закрытия оставалось меньше часа. Слишком мало времени, чтобы все как следует осмотреть, и, конечно, надо будет вернуться, чтобы попасть в музей Акрополя, зато как приятно ощутить особую атмосферу древнего места при мягком свете и прохладе вечера! Путеводитель подсказал, что в это время туристов меньше всего, поскольку большинство экскурсантов вечером спешат на холм Филопаппа (или холм Муз), откуда на закате открывается лучший вид на Парфенон.
От Римского рынка Дебора бодро двинулась вверх по длинному пологому пандусу, поднимающемуся вокруг скалы, на которой расположен Парфенон. Она с удовольствием заметила, что большинство пешеходов спускается — туристы в нелепых ярких шляпах, потные и раскрасневшиеся. Были и горластые подростки с рюкзаками, которые казались (и, подумала она, хотели казаться) готовыми забраться на еще одну гору, но большинство людей выглядели усталыми и немного подавленными. Из-за чего? Из-за утомления, разочарования, неизбежного ощущения своего невежества — обычного для таких расхваливаемых мест, сливающихся в одну большую и непонятную груду бессмысленных камней? Даже будучи сама историком и археологом, Дебора не могла их винить. Ей вспомнились чьи-то слова о том, что значит быть туристом: «То, что я вижу, меня утомляет, а то, чего я не вижу, меня беспокоит».
Приблизившись к вершине, она посмотрела на север — на скалистую возвышенность, известную как Ареопаг, или холм Ареса. Именно там проповедовал апостол Павел, там стояли лагерем персы, осаждавшие Акрополь за пятьсот лет до рождения Христа, там — в еще более древних Афинах, до появления первой в мире (и зачаточной) демократии — заседал совет аристократов. По легенде, там судили Ореста за убийство Клитемнестры — сын отомстил матери за убийство отца, царя Микен Агамемнона, сына Атрея.
Вероятно, последнее слово, написанное рукой Ричарда: «Атрей». Оно привело Дебору к телу за книжным шкафом, но что оно значило для самого Ричарда, когда тот записал его и поставил несколько вопросительных знаков?
Дебора оставила справа храм Афины-Ники и прошла через Пропилеи на вершину Акрополя. Эрехтейон с его кариатидами — колоннами в форме женских фигур — был слева. Прямо впереди высился сам Парфенон. Она стояла и смотрела на него, радуясь, что вокруг никого нет.
Неудивительно, что это — одно из самых узнаваемых строений на свете. Огромная ступенчатая платформа и ряды дорических колонн говорят о величии и тайне, почти не имеющих себе равных в мире. Разумеется, он не всегда выглядел так, и большинство посетителей пришли бы в ужас от ярко раскрашенных и загроможденных статуями уродин, которые Перикл приказал построить после Марафонской битвы. Парфенон лишился крыши во время осады в семнадцатом веке, когда храм — который турки завоеватели использовали как пороховой склад — взорвался и горел два дня. Величайшей опасностью для него в наше время, согласно путеводителю, были туристы и кислотные дожди. Ужасный афинский смог разрушал древний мрамор с беспрецедентной скоростью.
— Золотое сечение — девять на четыре — соблюдено здесь во всех размерах, — произнес голос за спиной.
Дебора обернулась и оказалась лицом к лицу с незнакомцем, который, хотя и смотрел восхищенно на здание перед ними, обращался явно к ней.
— Правда? — спросила она.
Дебора видела этого человека в аэропорту в Атланте и чуть не налетела на него, когда размышляла, садиться ли вообще в самолет... самолет, которым, как ей теперь вспомнилось, он тоже летел.
Человек кивнул, коротко взглянул на нее, потом снова перевел взгляд на храм.
— Насколько я понимаю, вы нашли маленькую коллекцию Ричарда. Или, скорее, вы нашли то, чего там нет.
И вот тут, словно механизм замка с щелчком встал на место, открылась другая часть ее памяти, и Дебора узнала голос.
«Они забрали тело?»
Чуть приоткрыв рот, она отступила на шаг, чувствуя, как ее захлестывает волна ужаса.
Глава 24