Многие черные считали, что никогда не попадут на фронт, разве что поварами или обслугой. Ситуацию изменили массовые потери танковых экипажей после высадки в Нормандии. Так мой отец и его товарищи оказались во Франции. Однако многие белые командиры относились к ним как к трусам, непригодным к службе, — в ее голосе снова зазвучала горечь, — хотя те белые, кто работал рядом с ними, всегда восхищались семьсот шестьдесят первым батальоном за отвагу и решительность под огнем. Даже когда они умирали, защищая свою страну, эта страна не хотела их знать.
Тони откинулась на спинку стула и перевела дыхание, успокаиваясь.
Дебора молча смотрела и слушала, боясь нарушить хрупкое перемирие.
— В общем, — снова заговорила Тони, — пока всё уносили, грузовик и ящик в нем охранял этот тип из военной полиции, настоящий южанин, который совершенно четко выразил свои чувства, назвав танкистов в лицо «черномазой бандой». Мол, за черными нужен глаз да глаз, иначе все сопрут. На вопрос, что в ящике, офицер вытащил пистолет и заявил, что пристрелит любого, кто приблизится.
Танкисты ушли к машинам, но отец вернулся. Минуты через две Моррис услышал выстрел, потом еще два. Затем пришел полицейский и сказал, что один из немцев оказался жив и застрелил отца. Все понимали, что это ложь, однако понимали и другое: любой протест с их стороны приведет к аресту, а то и хуже.
Шли годы. Моррис был последним, кто остался в живых из экипажа. Четыре недели назад умер от рака и он...
Дебора почувствовала, что это еще не все.
— Но, — Тони подалась вперед, — он сказал, что отец увидел в этом ящике какую-то «дичь», нечто, о чем не хотел говорить, пока не разглядит получше. И убили его в тот день не просто из-за ненависти к черным. Вот почему я бросила работу — чтобы подобраться к содержимому ящика поближе. Вот почему я сейчас здесь с тобой.
Некоторое время Дебора молчала.
— Помнишь, в ту ночь, когда погиб Ричард, возле музея убили какого-то бродягу? — спросила она.
Тони кивнула:
— Полиция говорит, что это не связано.
— Возможно, и не связано. Но есть один момент. Я говорила с его дочерью. Он был русским и, заметь, служил в КГБ... или организации, которая потом стала КГБ.
— А что он делал в Атланте?
— Точно не знаю, — сказала Дебора, — но начинаю думать, что он охотился за тем самым ящиком, который твой отец увидел в кузове немецкого грузовика.
Глаза Тони расширились, потом сузились почти так же выразительно.
— У него было с собой письмо, — продолжала Дебора.— Большая часть его сильно повреждена, но там упоминаются некие «останки», которые, по мнению отправителя письма, так и не попали по назначению, в город в Германии, который называется Магдебург. Не удивлюсь, если он находится прямо на границе с Швейцарией. Допускаю, что то были останки человека, может быть, и впрямь самого Агамемнона. И твой отец не дал их вывезти.
Русские забрали из Берлина множество древностей и не намерены их возвращать. Однако самый большой, самый богатый, самый легендарный клад из всех ускользнул у них между пальцев. Пятьдесят лет спустя они все еще его ищут.
Обе надолго замолчали. Где-то раздался сигнал автомобиля, доносились громкие греческие разговоры, смех... Женщины почти ничего не слышали. Они сидели неподвижно, глядя друг на друга.
Глава 44
Несмотря на их напряженные отношения в Штатах и факт, что всего час назад Тони держала Дебору на прицеле, женщины мирно вместе перекусили. Более того, между ними выковалось некое молчаливое и неожиданное единство, не сводившееся к тому, что обе они американки (и притом далеко не средние) в чужой стране. Обе пытались осмыслить потерю и трагедию; пытались — надо признать откровенно — без особого успеха.
Дебора рассказала Тони все: о Ричарде, Маркусе, своих письмах Кельвину (правда, не упомянув об их неуверенном флирте, если это вообще был флирт) и таинственном предупреждении, полученном перед покушением на ее жизнь в Акрокоринфе. Рассказала все, что знала о теле Агамемнона, о неоднозначной репутации Шлимана как археолога, об МВД, даже о проклятой носовой фигуре, чей снимок в газете привел в движение столь многое из произошедшего.
— И этот самый Маркус исчез? — спросила Тони.
— Похоже на то, — ответила Дебора. — Я не смогла связаться с ним ни в Коринфе, ни в Афинах. Кто его знает, вполне мог покинуть страну.