Я стал свидетелем восхода солнца в первый день существования мира. Боги сошли на совершенно пустую землю, попирая ногами твердь и рассыпая семена жизни, как фермер сеет зерна.
Но сама Земля еще не ожила, и семена падали на бесплодную почву. Звери и птицы чахли, превращаясь в сухую шелуху, в пыль.
Я чувствовал, как семена песчаным дождем падают мне на голую кожу, и земля была подобна моей коже – отвердевшая, высохшая и потрескавшаяся.
Вечером первого дня боги увидели свои тени, поднявшиеся, чтобы противостоять им. Это была ожившая тьма, титаны, которых будут почитать многие поколения чародеев, вопреки воле испуганных богов.
Я тоже боялся их, так как мысли богов были моими собственными мыслями.
Я встал на краю обрыва, там, где когда-то было крыльцо, высоко над рекой, далеко от неба и от лиц богов, с отцовским мечом в руках, и закричал:
– Я пришел, боги, я один из вас! Я Секенр, бог-чародей! Не бойтесь, я тот, кто станет самым великим из вас, защищу вас! Я бог, не отбрасывающий тени. Нет титана в виде Секенра, а значит, я не боюсь титанов.
Какая дерзость. Неужели я действительно хотел это сказать? А что бы на моем месте сделал Ваштэм? Я позвал его в своем разуме, собираясь спросить об этом, но он, конечно же, молчал. Его там больше не было.
Я простоял так всю ночь, и из моей израненной плоти во тьму лился свет, разгоняя тени и озаряя мир, подобно второму восходу.
Днем я тоже стоял там, и дым поднимался из меня длинным черным столбом.
Бог внутри меня заговорил, движимый своей безумной гордыней. Мальчик Секенр и все остальные чародеи беззвучно кричали в тишине. Говорил бог. Новорожденный бог провозглашал принципы того, что Секенр когда-то назвал искушением магией. Этот бог собирался ниспровергнуть небеса. Он собирался переделать мир. Он собирался пожрать всех богов и сделать их частью себя самого.
Тогда и только тогда он сможет освободиться от страха.
Боги на небесах услышали меня. Как они могли не услышать меня, если их голоса были моими, а мой голос – их голосом? Я поднял взгляд и в вечернем сумраке увидел, как они совещаются вдали за закатным солнцем. Я видел, как они встают со своих тронов и как только что появившиеся созвездия рассыпаются по их мантиям, слабо дрожа в них.
И я услышал, как они осуждают Секенра – выскочку, самозванца и вора, ставшего божеством благодаря убийству.
– Отец? – мысленно спросил я. – Ты этого хотел? Ты предвидел это?
Но он не ответил. Его больше нигде не было.
Остальные боги обрушились на меня, низвергнув гром и молнию, град, свирепые ветра, сотрясавшие всю землю. Боль вернулась. Струившийся из тела свет потух, и кровь полилась у меня из раны в боку, из раздробленного запястья, из всех остальных моих ран, покрыв меня с головы до ног.
Меч выскользнул из ослабевших пальцев и, завертевшись, полетел во тьму под ногами.
Я упал на колени и покатился к пропасти, но застрял среди поломанных бревен там, где когда-то было крыльцо, и повис на суку, словно выброшенная ребенком кукла.
Ко мне явился Регун-Кемад, орлиноголовый бог с широко расправленными черными крыльями, и заговорил на языке богов:
– Внемли, о созданный из плоти, плоть должна умереть, так как этого жаждет мой господин, Сюрат-Кемад.
Ужасный клюв Мрачного Вестника раскрылся, и он потянулся ко мне своими когтистыми лапами.
Но из тьмы по рябившей воде на меня полился свет, резко дергавшийся вверх-вниз, как бумажный фонарь в руке бегущего. Слуга Смерти в изумлении повернулся. Я поднял голову, собравшись с остатками сил, и увидел Сивиллу, стоявшую на поверхности воды. Она переместилась, встав между мной и Регун-Кемадом. Удар когтистой лапы она отбила отцовским серебряным мечом, начав сражаться из-за меня со Смертью, ее лицо светилось, как только что взошедшая луна зимой, белое, бледное, и даже во тьме каждая его черта просматривалась очень отчетливо.
Все это тоже показалось мне сном, но разница между сном и явью уже утратила для меня значение. Я плыл, как спутанный клубок терновых ветвей среди старых свай и опор, а Сивилла и Бог-Орел кружились вокруг меня в своеобразном танце – идеально подходящие партнеры, они сохраняли равновесие, вцепившись друг другу в запястья, и казалось, слились в единое целое.
Я, конечно же, узнал их. Я когда-то видел их в Арнатисфоне, Городе Тростников, двух танцоров в масках – одного в темном, другого в светлом – исполнявших танец в честь Дитя Терна из ритуала незапамятных времен.
Давайте я расскажу вам о ритуале. Я понял, какие события легли в его основу. Я сам присутствовал там. Я один полностью понял его значение.
– Секенр, – голос Сивиллы раздался внутри моего создания среди мрачных мыслей, полных боли. – Освободись. Дай событиям развиваться своей чередой. Пусть из тебя вытечет священная кровь. Не надо сопротивляться – вместо этого верни все, что ты украл. Оставь себе лишь то, что составляет суть Секенра. Вспомни детство. Вспомни первые буквы, которые ты написал на бумаге. Вспомни детские игры, детские рассказы, все-все-все. Стань мужественным, терпеливым и сильным. Тебе многое пришлось вынести, Секенр. Теперь же вытерпи эту последнюю пытку, и все будет в порядке, как я тебе и обещала.
Я попытался дотянуться до нее, в безумном порыве стремясь прикоснуться к ней, словно это могло утешить меня, придать мне сил, но вместо этого я потерял равновесие – удерживающие меня бревна подломились – и свалился в реку без единого всплеска, погрузившись, как мне показалось, на тысячу лет во мрак и в холод, пока божественная кровь вытекала из меня, и Великая Река вливалась в мои вены. Я видел, как нерожденные звезды плывут рядом со мной, как фантастические подводные фонари. Я видел спящих богов, и их сны напоминали строчки из пьесы, исполнявшейся где-то далеко в ночи, так что я не только не мог увидеть сцену, но и услышать большую часть из того, что они говорят.
Сивилла и Вестник Смерти по-прежнему танцевали вокруг меня свой танец, но я попытался не обращать на них внимания, сосредоточив свои мысли на некой ничем не примечательной личности по имени Секенр. Это напоминало попытку найти одну-единственную каплю в бушующем море.
Но я нашел его, и он помог мне, повел к себе. Я хотел разгневать богов. Я хотел призвать титанов себе на помощь. Я хотел подняться к вершинам магии, но Секенр внутри меня сказал:
– Нет. Не надо. Просто жди.
У Секенра было достаточно сил. Он ждал.
Воспоминания мелькали калейдоскопом, сверкали и исчезали, падая в ничто, как осколки стекла.
Вот маленький мальчик Секенр стоит на крыльце дома и смотрит на Великую Реку, разглядывает множество кораблей, а затем поворачивается, чтобы проследить взглядом за солнцем, садящимся в зарослях рогоза и тростника на бесконечном болоте… Кто-то высокий и сильный держит меня за руку и стоит рядом со мной, наблюдая, как красное небо темнеет, превращаясь в пурпурное, а потом – в черное.
Все. Конец.
Мальчик постарше в компании своих сверстников плывет в лодке среди массивных свай, на которых построен Город Тростников, и наконец добирается до потайного места, где лежит Деревянный Царь, почти погребенный в речном иле. Привязав свои лодки, мы перекусили, сидя между зубцами прогнившей деревянной короны, а потом вырезали свои имена на голове Деревянного Царя. Когда мы плыли обратно, я оглянулся на громадное незрячее лицо навечно погруженное в полумрак теней под городскими домами. И моя детская сущность, и моя спящая сущность надолго задумались над тайной царя. Но ни один из нас не знал его. Таинственный и одинокий, он принадлежал к какой-то другой отдаленной эпохе.
Секенр по-прежнему плыл, глубоко погруженный в воды Великой Реки, ни живой, ни мертвый, он не дышал, но и не утонул – я был богом, а боги не тонут. Моя кровь растеклась по водам реки и коснулась берегов, и впервые земля ожила. Из ила на отмелях выросли травы и тростники. Испуганно заметались рыбы, пораженные своим появлением на свет. Цапли бродили, как механизмы, только что приведенные в движение.