Я все же успел заметить, что нахожусь в очень необычной комнате – более странного места я и представить себе не мог. Когда-то роскошно обставленная, она теперь была искорежена и напоминала гигантскую опрокинувшуюся коробку с высыпавшимся из нее содержимым. Распахнутые створки стеклянных окон с витражами, изображавшими коралловых рыбок, висели прямо у меня над головой. Книги, колбы и бутыли, сваленные кучами, лежали вперемешку с обломками бревен, выпавшими кирпичами и кусками штукатурки. Там была и сломанная лестница, развернутая по горизонтали и заканчивавшаяся где-то в пространстве. Изображение Сюрат-Кемада на двери не пострадало, но теперь оно лежало на боку. Освещавший помещение фонарь свисал с его серо-зеленой морды.
Хозяин бережно уложил меня в постель, и я увидел перед собой седобородого мужчину. Он щурился от недостатка света, что еще больше подчеркивало избороздившие его лицо глубокие морщины. Какое-то мгновение его лицо светилось бесконечной радостью, сменившейся сомнением, а затем горьким разочарованием.
– Нет, – пробормотал он. – Это не он. Пока нет…
Я поднял руку и дотронулся до него, чтобы убедиться в его реальности, но он перехватил мою руку и положил ее мне на грудь. Затем он вручил мне отцовский меч, сомкнув мои пальцы на рукояти, и холодное лезвие меча легло на мою голую кожу.
Потом он произнес нечто совершенно невероятное:
– Я думал, что ты мой сын.
Я снова сел, на сей раз уже полностью овладев собой. Я убедился в том, что действительно был почти голым – вся одежда изодрана в клочья, а тело покрыто запекшейся кровью. От слабости у меня опять закружилась голова, но вцепившись свободной рукой в спинку кровати, я с трудом сохранил вертикальное положение.
– Но вы же не мой отец… – робко заметил я.
– Совершенно согласен, – кивнул он.
– Но я не понимаю…
Снаружи завыл ветер. Комната затряслась и закачалась, а стены заметно сдвинулись с места. Вокруг нас повалились новые куски штукатурки, деревянные обломки и… целый ливень человеческих костей; воздух наполнился пылью. Черепица градом обрушивалась мне на спину и плечи. Створки окон с шумом распахивались и захлопывались.
Мне вспомнилось жилище Сивиллы. Я в страхе посмотрел на своего собеседника, но тот лишь пожал плечами:
– Это скоро закончится. Не волнуйся.
Когда все наконец стихло, я представился:
– Я Секенр, сын Ваштэма, чародея.
Он зашипел, отпрянув от меня:
– Я боюсь тебя!
– Нет, – я покачал головой. – Я не чародей.
Я попытался все ему объяснить, но он замахал руками, запрещая мне приближаться.
– Ты и на самом деле могущественный чародей. Я знаю! Знаю!
Я пришел к выводу, что он сумасшедший. Ну что может быть удивительного в том, что я после всего пережитого встретился с сумасшедшим? Если он считает, что я чародей, нет никакого смысла переубеждать его.
Положив отцовский меч на колени, я скрестил руки на груди и направил на него, как я надеялся, суровый взгляд.
– Очень хорошо, я, чародей, повелеваю тебе рассказать все о себе.
Он с беспомощным видом развел руками.
– Чародей, я не знаю, с чего начать…
– Почему ты решил, что я твой сын?
Он подошел к разбитой статуе птицы и уселся на плоский скол там, где раньше была голова. Не ответив на мой вопрос, он просидел несколько минут неподвижно. Мне показалось, что он забыл обо мне, впав в прострацию. Я посмотрел в свисавшее с потолка окно и повертел в руках лежащий на коленях меч.
Наконец он вздохнул и спросил:
– Что ты знаешь о том месте, где мы сейчас находимся, чародей, сын чародея?
Я частично поведал ему свою историю, а он лишь снова вздохнул и сказал, что я действительно могучий чародей, хотя и невежественный.
– Ну, так просвети меня, – потребовал я.
– Твоя мать покинула тебя, – начал он, – потому что не могла пересечь границы Лешэ, Царства Снов. Из-за того, что ее не подготовили должным образом к погребальному обряду, она не может по-настоящему войти в Страну Мертвых. Ты должен усвоить: всего существует четыре Царства. Земля – это царство Эшэ мир живых. Наши сны рождаются из тумана над рекой там, где Страна снов граничит со Страной смерти. Мы видим во сне призраков неупокоенных, потому что они задерживаются в Лешэ, как и твоя мать. Дальше лежит Ташэ, истинная земля смерти, где все попадают в то место, которое им определил бог.
– А четвертое Царство?
– Это Акимшэ– священное место. В сердце бога, в разуме бога, среди яростных фонтанов, где рождаются звезды, целые миры и сами боги, лежит Акимшэ, святыня, которую невозможно описать. Даже великим пророкам, даже чародеям, даже самим богам не постичь высшей тайны Акимшэ.
– Но оно же находится внутри Сюрат-Кемада, – удивился я. – Я не понимаю, как…
– Разумеется, не понимаешь. Сам Сюрат-Кемад не понимает. Даже ему не дано постичь того, что происходит в Акимшэ.
Я моментально перевел разговор на другую тему.
– Я должен продолжить свой путь. Мне надо найти отца.
– Да, конечно. Я его знаю. Здесь он занимает видное положение.
– Ты… ты… его знаешь? – едва смог выговорить я.
В мыслях у меня была полная неразбериха.
– Он здесь в особой чести, так как он чародей, – сказал старик, – но он должен оставаться здесь, среди прочих слуг Сюрат-Кемада, как и любой другой слуга.
От волнения я вскочил на ноги. Остатки брюк свалились с меня. Я подхватил их и обернул вокруг пояса, постаравшись хоть отчасти придать себе приличный вид, но ткани в моем распоряжении оказалось не так уж и много.
Я едва стоял на ногах, тяжело дыша из-за потраченных усилий – каждое движение болью отзывалось в моих израненных боках.
– Ты должен отвести меня к отцу, – потребовал я.
– Я могу лишь указать тебе путь, – он грустно покачал головой.
– Где он?
Он указал вверх, на открытое окно.
– Там?
– Да, – подтвердил он. – Он там.
– Но… – Я прошел через комнату к двери, лежащей на стене боком, и распахнул ее, опустив створку к полу. В проеме я увидел густой… перевернутый лес – почва поднималась вертикально вверх, а деревья лежа ли на боку. Среди деревьев пряталась легкая дымка, похожая на утренний туман на рассвете. В ветвях порхали птицы всех цветов радуги, распевая на разные голоса.
Теплый влажный ветер обдувал мне лицо и грудь.
Седобородый положил руку мне на плечо и отвел меня от двери.
– Нет, – сказал он. – Ты никогда не найдешь отца, если выйдешь отсюда через дверь. – Он вновь показал на потолок. – Только тем путем.
Я начал неуклюже карабкаться вверх, все мышцы страшно болели. Правая ладонь, которой коснулись губы змееподобного стража, совершенно онемела.
Я зацепился за скульптуру бога, перекинув через нее руку. Затем подтянулся и уселся прямо на бок Сюрат-Кемада, свесив ноги.
– Ты так и не ответил на мой вопрос. Почему ты решил, что я твой сын?
– Это старая печаль.
Я просто не мог ему приказать.
– Ты можешь… рассказать мне об этом?
Он уселся на кровати, подняв на меня глаза.
– Когда-то давно меня звали Аукином, сыном Невата.
– Я жил далеко за пределами известных тебе земель – вдали от устья Великой Реки, за морем, среди людей, которых вы зовете варварами. У меня была жена. Я очень любил ее. Разве это не удивительно, даже для варвара? Но так оно и было. Когда она умерла, вынашивая моего первенца, и мой сын погиб в ее утробе, горе мое не знало границ. Боги моей родины не могли утешить меня – суровые духи лесов и гор, они ничего не смыслили в утешении. Поэтому я отправился в твою страну, вначале – в Город-в-Дельте, где я долго молился идолу Сюрат-Кемада и пожертвовал священникам немало золота. Но бог так и не ответил мне, а когда деньги кончились, священники отослали меня прочь. Так я начал странствовать вдоль Великой Реки, по лесам, по полям, по болотам. Высоко в горах я жил среди отшельников. У них я учился сновидению и хождению по снам. Они полагали, что научили меня получать удовлетворение от жизни, но я упорно цеплялся за свой дерзкий план. А заключался он в следующем: я стану могущественным сновидцем и исхожу всю Лешэ вдоль и поперек – вплоть до озера Ташэ и дальше – там я найду своего сына, так и не вступившего в мир живых, и вернусь вместе с ним. Всепожирающий Бог всегда возвращает к себе умерших – так что для моей жены нет надежды – но нерожденного, как я думал и думаю по-прежнему – быть может, никто и не хватится. Пока мне удалось выполнить лишь первую часть плана. Я здесь. Но я не нашел своего сына. Когда я увидел здесь тебя, живого, у меня на какой-то миг вновь возродилась надежда.