— Можешь меня утопить, если я не хочу взять тебя, парень, но ты просто слишком приметный.
В этом-то и заключалась проблема. Рост босого Майлза составлял шесть футов три дюйма. Благодаря урокам бокса у джентльмена Джексона и фехтования у Анжело он приобрел мускулатуру, характерную для статуй Ренессанса. Как воскликнула при первом появлении Майлза в лондонском свете одна графиня:
— О-о-о! Вылитый Геракл, только львиной шкуры не хватает!
Майлз отказался от львиной шкуры и остальных более интимных предложений данной леди, но проблема никуда не делась. Он обладал внешностью, заставлявшей трепетать впечатлительных женщин, а Микеланджело — хвататься за резец. Майлз не глядя обменял бы все это на маленький рост, худобу и неприметность.
— А может, я хорошенько сгорблюсь? — предложил он Перси.
Перси только вздохнул и налил Майлзу еще портвейна. На следующий день Майлз предложил свои услуги военному министерству — в любом качестве. И до сего момента это качество обычно включало стол и перо, а не черные плащи и головокружительные ночные похождения.
— Чем я могу служить? — спросил Майлз, стараясь, чтобы голос прозвучал так, будто его вызывают для важных заданий по меньшей мере раз в неделю.
— У нас есть одно затруднение, — начал Уикхем.
«Затруднение» звучит многообещающе, подумал Майлз.
До тех пор пока это затруднение не связано с поставкой сапог в армию, или карабинов к винтовкам, или чего-то в том же роде. Майлз уже раз попался на этом, и на протяжении нескольких длинных недель складывал еще более длинные числа. За столом. С помощью пера.
— Сегодня утром в Мейфэре нашли убитого лакея.
Майлз скрестил ноги, стараясь не выказать разочарования. Он надеялся на нечто в духе — «Бонапарт вот-вот вторгнется в Англию, и вы нужны нам, чтобы остановить его!». Что ж, мечтать не вредно.
— Наверняка этим займутся сыщики с Боу-стрит.
Уикхем выудил из залежей на своем столе потрепанную бумажку.
— Узнаете?
Майлз вгляделся в обрывок. При ближайшем рассмотрении это оказался даже не фрагмент чего-то, а скорее клочок, крохотный треугольничек с неровным краем там, где его оторвали от листка побольше.
— Нет, — сказал Майлз.
— Посмотрите повнимательней, — не отставал Уикхем. — Мы нашли его приколотым булавкой изнутри к пальто убитого.
Неудивительно, что убийца не заметил оставшийся кусочек, он едва ли достигал в длину полдюйма, и на нем даже не сохранилось никаких букв. По крайней мере различимых. Толстая черная полоса шла вдоль линии отрыва, а затем уходила в сторону. Это могла быть часть заглавной Л или особо затейливо выписанной Т.
Майлз только хотел вторично признаться в своем невежестве — в надежде, что Уикхем не спросит его в третий раз, — когда его осенило. Не часть Л, а стебель цветка. Особого, стилизованного цветка. Цветка, которого Майлз очень давно не видел и надеялся никогда больше не увидеть.
— Черный Тюльпан. — Имя горечью отозвалось на языке Майлза. Он повторил его, взвешивая после нескольких лет забвения. — Это не может быть Черный Тюльпан. Я не верю. Слишком много времени прошло.
— Черный Тюльпан, — не согласился Уикхем, — всегда наносит наиболее опасный удар после молчания.
Против этого Майлзу возразить было нечего. Англичане во Франции нервничали не тогда, когда Черный Тюльпан действовал, а когда он бездействовал. Как свинцово-серая туча перед грозой, молчание Черного Тюльпана предшествовало, как правило, какому-нибудь новому и страшному злодеянию. Австрийских тайных агентов находили мертвыми, младших членов королевской семьи похищали, английские шпионы уничтожались — без шума и пыли. Последние два года Черный Тюльпан хранил полное молчание.
Майлз скривился.
— Вот именно, — сказал Уикхем. Он забрал у Майлза клочок бумаги и вернул его на место на столе. — Убитый являлся одним из наших тайных агентов. Мы внедрили его в штат прислуги в дом некоего господина, известного своей склонностью к путешествиям.
Майлз наклонился вперед.
— Кто его нашел?
Уикхем отмел вопрос, покачав головой.
— Судомойка из соседнего дома, она с этим не связана.
— Она не заметила ничего необычного?
— Помимо трупа? — мрачно усмехнулся Уикхем. — Нет. Подумайте вот о чем, Доррингтон. Десять домов — в одном из них, кстати, была в разгаре карточная игра, — постоянно приходят и уходят несколько десятков слуг, и ни один из них не слышал ничего необычного. На какие мысли вас это наводит?
Майлз задумался.
— Борьбы быть не могло, иначе кто-нибудь в соседних домах заметил бы. Убитый не звал на помощь, иначе кто-нибудь да услышал бы. Я бы предположил, что наш человек знал своего убийцу. — У Майлза мелькнула отвратительная догадка. — А не мог наш приятель быть двойным агентом? Если французы посчитали, что он исчерпал свои возможности…