Джефф приподнял верхнюю губу.
— Поженились, — мрачно повторил он.
— Спасибо, старина, — сказал Майлз.
Джефф крепко зажмурился и чертыхнулся.
Генриетта пристально на него посмотрела. Раньше Джефф никогда не ругался в ее присутствии, даже когда у него были на то веские причины — например когда французское министерство полиции схватило Ричарда.
Джефф, извиняясь, покачал головой.
— Я не это имел в виду. Просто я… ничего. Желаю вам обоим счастья. Правда.
— Что-то случилось? — спросила Генриетта. Под глазами Джеффа залегли черные круги, лицо имело изможденный вид.
— Ничего такого, что не излечивается временем и толикой болиголова[78], — с наигранной веселостью сказал Джефф, взявшись за ручку двери.
— А для кого болиголов? — спросил Майлз.
— Для меня, — ответил Джефф.
— Что ж, на здоровье, — рассеянно сказал Майлз и, снова крепко обняв Генриетту за талию, повел жену к лестнице.
Генриетта вынудила его развернуться в обратную сторону.
— Не забывай, — сказала она, протягивая Джеффу руку, — мы здесь, если понадобимся тебе.
— Только не сегодня, — добавил Майлз.
— Понятно. Поздравляю вас обоих. Хотя, — Джефф криво улыбнулся, — не могу сказать, что я очень удивлен.
Дверь открылась, закрылась, все стихло.
Генриетта посмотрела на Майлза.
— Шарлотта, Джефф, мои родители… Как это все, кроме нас, знали, что мы поженимся?
— И кроме Ричарда, — сокрушенно поправил Майлз.
Генриетта посерьезнела и озабоченно посмотрела на Майлза:
— Ты очень расстроен? Насчет Ричарда, я имею в виду.
В отделанном мрамором холле стояла тишина. Майлз посмотрел Генриетте прямо в глаза и покачал головой:
— Не сравнить с потерей тебя.
— Значит, те слова, что я важна для тебя почти как Ричард…
Майлз застонал.
— Сколько глупостей я наговорил.
Сжалившись, Генриетта обняла его за талию.
— Мне вспоминается по крайней мере одна умная вещь, сказанная тобой.
Майлз поцеловал ее в макушку.
— Передай имбирное печенье?
— Нет.
— Альбатрос?
Генриетта ткнула его пальцем.
— И близко не то.
— А как насчет… — Дыхание Майлза пошевелило волосы рядом с ухом Генриетты. — Я тебя люблю?
Внизу, в холле, слуги передали друг другу, что хозяин понес жену наверх… опять.
Глава тридцать восьмая
— Элоиза?
Тусклый солнечный свет длинными прямоугольниками лежал на ковре в библиотеке, но я ничего не замечала. В какой-то момент последних нескольких часов я сползла со стула времен королевы Анны, на котором сидела, на пол. Я опиралась на красно-синее сиденье; ножки в виде когтистых лап, державших шары, послужили удобными подлокотниками. Ломота в спине предупреждала о боли, которая проявится позже, но сейчас мне было наплевать. На согнутых коленях, превратившихся в импровизированный письменный стол, лежал томик в переплете из красной кожи. Переплет относился к Викторианской эпохе, с его мраморными листами форзацев и затейливым тиснением, которое так любили в девятнадцатом веке мастера но коже; завитушки и орнамент были тщательно позолочены. Однако внутри находилось нечто совсем иное. На ветхие пожелтевшие страницы были наклеены листки более раннего происхождения, викторианской составительницей озаглавленные как «Воспоминания леди из дома Селвиков». Имелся еще подзаголовок, намного длиннее, но, поскольку относился он только к восторженной архивистке-любительнице, я воздержалась от его расшифровки.
Составительница конца девятнадцатого века приложила героические усилия, стараясь удалить все пикантные подробности, вычеркивая целые абзацы яростными росчерками пера. По счастью, чернила Генриетты оказались более устойчивыми. Все это очень походило на чтение средневековых палимпсестов — этих густо исписанных документов, чьи авторы в буквальном смысле слова писали между строк, стремясь сэкономить драгоценный пергамент, — но только щурясь и поругиваясь, поворачивая страницу то под одним, то под другим углом, я все же могла разобрать оригинальный текст под пятнами выцветших коричневых чернил цензора.
В своем роде пояснения были уморительными, и я уверена, что хороший историк, занимающийся концом девятнадцатого века, способен написать по ним по меньшей мере одну работу, а может, и две. Анонимная архивистка — игриво назвавшая себя боковым побегом дома Селвиков и этим и ограничившаяся, — похоже, совершенно не представляла, что делать со своим предком авантюристкой, и всячески пыталась оправдать наиболее возмутительные поступки Генриетты. Неожиданный брак? Он, конечно, не мог быть таким уж неожиданным, озабоченно рассуждала редакторша, если церемонию совершил епископ Лондонский. Подслушивание разговора возможного шпиона? Совершенно очевидно, это произошло случайно, поскольку добровольно она никогда не занялась бы деятельностью, без сомнения, противоречившей совести должным образом воспитанной юной леди. Проникла в чей-то дом, переодевшись служанкой? Разумеется, нет. Леди Генриетта всего лишь сыграла со своими потомками шутку.