«Серена, спасибо за одежду! Надеюсь, ты не против. Буду рада когда-нибудь отплатить тебе тем же. Твоя Элоиза».
Отведенное мне время истекло. Я быстро заглянула в комод, осмотрела ночные столики, кровать, схватила с комода едва не забытые часы, натянула куртку, повесила на плечо сумку и бросилась к лестнице.
Колин уже сидел в машине с включенным двигателем и озабоченно барабанил пальцами по рулю.
— Быстро, — одобрил он. Автомобиль рванул, прежде чем я услышала успокаивающий щелчок, извещающий, что дверь захлопнулась.
Я невольно охнула, закинула сумку на заднее сиденье и пристегнулась ремнем безопасности.
— Ну вообще-то я взяла с собой не много вещей.
— Да, — сказал Колин, наклоняясь над рулем в странной манере мужчин, когда они собираются подражать соревнованиям на Гран-при; эдакий автомобильный эквивалент игры на воображаемой гитаре. Как будто почувствовав неадекватность своего ответа, Колин добавил: — Хорошо.
Все напряжение, ощущавшееся между нами прошлым вечером, исчезло, как пузырьки в оставленном на ночь шампанском.
Я откинулась на сиденье. С запозданием сообразила, что так и не причесалась, но сил на огорчение не хватило. За окном проносился сельский пейзаж в утреннем тумане. В другом настроении я разразилась бы восторгами по поводу таинственности света раннего утра. Но сейчас он казался просто мрачным и тусклым, словно усталый ландшафт не нашел в себе достаточно энергии, чтобы одеться в свои обычные цвета, и позволил себе впасть в равнодушную расплывчатость.
Я посмотрела на Колина, но он был где-то далеко — беседовал с феями, как гласит местная идиома, только не с феями, а, судя по морщинке на переносице, с гоблинами. Польстивший ему не больше, чем деревьям, серый утренний свет превратил Колина в его собственное фото, выполненное в тонах сепии. Здоровый загар принял землистый оттенок старого пергамента, а кожа, казалось, чересчур сильно натянулась на скулах. Мешки мод глазами напомнили мне о старой фотографии герцога Виндзорского, имевшего вид человека, постоянно преодолевающего похмелье.
Со свойственной мне гиперчувствительностью я видела, сколько вчера вечером выпил Колин. У него не могло быть похмелья.
Под моим взглядом он потер двумя пальцами висок, словно стирая головную боль. Обыденный жест подействовал на меня как удар под дых… да, именно туда. По-видимому, на уме у Колина было совсем другое, нежели оборванные интрижки и нежеланные гости.
Я вспомнила о телефонном звонке, раздавшемся вчера вечером, когда мы вернулись с вечеринки, и спросила себя, не принес ли он плохих новостей. Часть моего воображения, унаследованная от матери, немедленно принялась воображать жуткие катастрофические сценарии. Друг, попавший в аварию: внезапная вспышка фар, поворот руля, машина, потерявшая управление на темной дороге. У его тетушки, наверное, случился сердечный приступ. Миссис Селвик-Олдерли выглядела вполне здоровой, но никогда не знаешь, что скрывается у человека в артериях после целой жизни ростбифов и липких пудингов с тоффи. Разумеется, в наши дни это скорее всего яйца от кур, не сидящих в клетках, и шаурма, но миссис Селвик-Олдерли выросла, когда подаваемое мясо еще мычало, а овощи на гарнир тушили в сливочном масле. И еще сестра Колина, Серена. В четверг вечером она немного отравилась. Что, если это было вовсе не отравление, что-то более серьезное? Например, холера. В Англии можно подцепить холеру? Даже если и нельзя, уверена, есть множество других страшных заболеваний, которые только и ждут, чтобы их подцепили. Не говоря уже об опасностях в виде перехода улицы, использования фена и потребления очень горячих напитков.
Представив Серену, опутанную сложной системой проводов и трубок, с кислородной маской, вялая рука высовывается из-под реденького больничного одеяла, я почувствовала себя червяком. Эгоистичным червяком, если точнее.
— Все в порядке? — спросила я.
— Мм… что? — Колин с видимым усилием вернулся из темных лагун потусторонней страны. — Да.
Никогда в жизни не слышала менее убедительного утвердительного ответа.
Не успела я решить, продолжать расспросы или нет — спросить или не спросить? — как Колин снова заговорил:
— Прошу прощения, что отправляю вас таким образом.
— Ничего, — солгала я. — Ничего не имею против поезда.
Я ждала. Терпеливо. Конечно, на самом деле мне хотелось схватить его за локоть и взвыть: «Почему?!» Сейчас, думала я, самое время для объяснения, почему я нахожусь в его автомобиле, который ни свет ни заря мчится к неизвестной железнодорожной станции. Разве добродетель не должна быть вознаграждена?