Копыта отучали все ближе. Эхо от них в тумане совершенно сбивало меня с толку. Я не мог определить, приближались они с одной или со всех сторон сразу. Вокруг шелестели заросли, а вверху, среди деревьев завывал ветер, которого я не чувствовал. Вскоре я замер, вздрогнув от пронзительного сдавленного писка, раздавшегося совсем рядом. Это мог быть кот, человек или оба они одновременно. Это могло быть рыданием, смехом или и тем и другим сразу.
Внезапно грохочущие копыта пролетели над моей головой, и секундой позже мир перевернулся вверх ногами. Я вдруг оказался между небом и землей, с трудом переводя дыхание в сильном потоке воздуха, описывая широкие круги, с легкостью вращаемый сильными руками; а копыта ритмично стучали подо мной.
Холодный нечеловеческий смех звучал в моих ушах. Резким движением я повернул голову, чтобы взглянуть, кто меня держит, и увидел человеческое лицо и большие зрачки желто-карих глаз, с той самой слабой примесью звериной натуры, что проглядывала в глазах Панира. Человек этот вновь отодвинул меня подальше от себя, заходясь холодным смехом, более похожим на ржание, и я убедился, что он не человеческое существо. До пояса он был человеком, ниже пояса — конем. Со страхом вспомнил я, насколько дики кентавры.
Вновь прозвучал писк, похожий на кошачий плач. и смех кентавра зазвучал громче. Я закружился в воздухе, и вдруг меня отпустили. Топот копыт стихал в тумане, а я летел в сторону этого мяуканья, кошачьего и человеческого одновременно.
Меня приняла покрытая мхом земля. Весь в синяках. я дважды перевернулся через голову и странным образом вновь оказался на ногах, горячо желая иметь в руках какое-нибудь оружие. Небольшой силуэт, темный и пятнистый, вырос вдруг передо мной; огромные распростертые лапы сверкали когтями, похожими на сабли.
Я смотрел в дикое, яростное лицо, которое не было ни человеческим, ни кошачьим, хотя напоминало и то, и другоe. Внезапно создание нагнулось, схватив меня в объятия, словно медведь или человек. Я почувствовал холодок когтей у самой своей щеки и силу, таившуюся в этом гладком, твердом теле.
Но камню зацокали копыта, из-за пятнистого плеча показались рогатые головы фавнов с язвительными улыбками на лицах, и в ту же секунду мимо моего уха просвистел камень. Ветер среди кипарисов усилился до воющего вихря — вот только никакого вихря там не было. Я догадался, что это дриады, лесные нимфы, готовятся защищать свой остров, если понадобится. Поблизости слышалось кипение вод — это ореады источников и, ручьев доводили себя до иступления, готовясь отогнать меня.
Сплетенные в объятиях, мы с существом-тигром рухнули на мох. Я знал, что мне нельзя выпускать его, чтобы эти страшные когти не могли нанести удар, который разорвет мне живот, и в отчаянном усилии придавил извивавшееся создание. Оно оглушительно пискнуло мне в ухо, делая с моими нервами то самое, что его когти старались сделать с моим телом. Я невольно вздрогнул и тут же почувствовал, как руки мои скользят по мускулистому телу, как оно вырывается из моего захвата. И тут я услышал торжествующий смех.
— Язон… Язон, любимый… ты слышишь меня? Язон… приди!
Далекий зов прозвучал так отчетливо, словно здесь, в лесу, не было слышно ни скрипа деревьев, ни криков диких голосов. Он без труда заглушил их.
— Язон… Язон, иди ко мне!
С болезненным вздохом тигриное тело отпрянуло от меня, а я кое-как поднялся на ноги и, тяжело дыша, огляделся вокруг. Одно беззвучное движение, и пятнистое тело существа, бывшего одновременно человеком и диким зверем, исчезло среди деревьев и тумана Фигуры фавнов затанцевали вверху, постукивая копытами и переговариваясь гневными голосами. Деревья зашумели, но через мгновенье стихли.
— Язон… любимый… приди!
Я заковылял в глубь острова, к этому зовущему голосу, сквозь тишину, от которой звенело в ушах.
На поляне, где стоял храм, не было никого. Когда я медленно поднимался по мраморным ступеням к темному входу, ни одна фигура в длинных одеждах не выскочила из-за колонн.
Перед алтарем не оказалось никакой жрицы; трехликая статуя Гекаты возвышалась в нише над темным алтарем. Там, где в прошлый раз горел зеленый огонь, сегодня ничего не было, но у ног Гекаты по-прежнему видно было зеленое свечение, поскольку на алтаре стояла пустая Маска Цирцеи.
Я невольно остановился, и тут Маска заговорила.
— Язон, любимый… подойди ближе.
Глаза ее были закрыты, волосы лежали на алтаре, заслоняя белую шею. Лицо было так же нечеловечески прекрасно, как прежде, белый лоб и щеки гладки, как алебастр, слегка освещаемый холодным внутренним огнем. Из-под опущенных век пробивались тонкие лучики света, словно внутри Маски и вправду горели угольки.
— Язон, — прошептали красные губы, и когда они раздвинулись, между ними вспыхнул каленый свет, шедший изнутри Маски, где продолжало жить то, что было Цирцеей, ожидая, когда исполнится обещанное Гекатой.
Глаза были закрыты, и все же каким-то странным образом я понимал, что они меня видят и, возможно, читают в моих мыслях. Глубоко вздохнув, я заговорил, и голос мой прозвучал удивительно громко в этой необычной тишине:
— Воспоминания Язона не властны больше надо мной. Я снова здесь, потому что сейчас я владею ими. Я прибыл, чтобы предложить Гекате свою помощь, если богиня хочет победить Аполлиона в Час Затмения.
Долгое время было тихо, потом губы Маски раздвинулись, явив полоску зеленого огня, и далекий голос спросил:
— Чего же ты просишь у меня, Язон?
— Маску, — ответил я.
С алтаря поднялось зеленое свечение и заволокло трехликую богиню. Контуры Маски стерлись, и вскоре она совершенно исчезла, накрытая этим жутким светом. После паузы голос вернулся — не совсем цирцеин и не совсем голос, — однако он явственно звучал в моем мозгу:
— Маска бесполезна без жрицы, сын Язона. Тебе это известно?
— Да, — кивнул я, — известно. А если я попрошу и жрицу? Чтобы исправить зло, причиненное мною в далеком прошлом…
— Тогда ты боялся меня, — прошептал голос. — Ты бледнел каждый раз, когда представал перед алтарем Гекаты. Сейчас у тебя откуда-то взялось мужество.
— Скорее, знание, — сказал я. — Язон верил в богов, а я не верю.
Воцарилась тишина, потом ее нарушило что-то вроде смеха.
— Сын Язона, предавший меня, я тоже не верю в богов. Но я верю в другие вещи, например, в месть. — Теперь голос звучал тверже. — 'Итак, к делу. Я могу говорить с тобой без слов, поскольку ты находился рядом с Гекатой — в своих воспоминаниях, — однако все остальное мне не под силу. Без жрицы, дающей мне жизненную энергию, я не могу покинуть своего места и помочь тебе. Нынешняя Цирцея стара, слишком стара, чтобы дать мне эту силу. Если бы я черпала силу от нее, она умерла бы. Но один способ есть. Если бы тебе удалось заставить или уговорить Аполлиона прибыть в тайное место, где нахожусь я, мы могли бы померяться с ним силой. Дела обстоят иначе, чем три тысячи лет назад, потомок Язона. И если на сей раз ты выполнишь клятву, то получишь Маску. С меня уже хватит борьбы. Если эта схватка закончится моей гибелью, я не очень расстроюсь. Но она должна закончиться сейчас.
Зеленое свечение стало ярче.
— Фронтис обманул тебя. Когда начинается затмение?
— Не раньше, чем через два дня, — ответил я, но в горле у меня вдруг пересохло. Два дня!
— Он обманул тебя. Затмение начинается сейчас. Фронтис держит Киан, прячет, чтобы использовать в случае нужды как последнюю жертву, если Аполлион решит отвернуться от Гелиополиса. Что касается тебя, то три галеры ждут в полумиле от берегов Эи, чтобы поймать тебя, отобрать Маску и уничтожить ее. Команда корабля, на котором ты приплыл, получила такой же приказ.