— Если бы мне удалось ускользнуть от них, — сказал я, — и как-то попасть в Гелиополис…
— Есть только один путь, которым я могу доставить тебя туда вовремя. Этот путь проходит через мой мир, находящийся вне этого так же, как этот расположен за пределами твоего. А сейчас…
Зеленое свечение ударило из ниши, дошло до меня и заклубилось за мною. Я оказался посреди изумрудного зарева.
Рядом со мной появилась тень — тень Цирцеи, тень Маски.
Старая жрица стояла рядом, Маска закрывала ее лицо.
Потом свет сомкнулся вокруг нас, подобно сети, поднял вверх и понес с собой…
— Смотри моими глазами. Пелена света расступилась…
— Слушай моими ушами.
Я услышал свист ветра, скрип рангоута, хлопанье парусов…
— Пылай моей ненавистью!
Три галеры Гелиополиса лавировали среди волн на темном море. Их золотое великолепие потускнело, когда на небо легла тень. На угрюмом небе бледно сияли звезды, никогда не светившие над Землей.
Замерцав, они исчезли, а я почувствовал сладковатый запах крови, услышал рев волов, увидел вспышки золотых ножей, вспарывающих горла.
Гелиополис!
Золотой город выплакивал свой ужас перед темнеющим небом. Медленно, очень медленно на сияющий диск солнца наползала тьма. И Гелиополис начал бледнеть, он делался матовым, а его яркое сияние серело по мере движения Луны через солнечный диск.
Среди башен храма, похожих теперь на каменные стены, виднелась балюстрада. За ней стоял Панир, откидывая назад рогатую голову и выдвигая вперед бороду, пока желтые глаза его обшаривали небо.
— Язон! — позвал он меня.
Образ исчез. Мой взгляд проник еще дальше, в самое сердце святилища, в огромные, сводчатые залы, заполненные верующими, оглашаемые плачем молящихся, насыщенные запахом крови.
Затем я оказался в помещении, которого прежде не видел. Стены его были черными, и лишь один луч чистого белого света падал на алтарь, где лежала какая-то фигура, закутанная в золотую ткань.
На фоне стены ясно вырисовывался круг света, уже на четверть почерневший — солнце, гаснущее по мере того, как его лишали сияния.
У алтаря стояли жрецы Аполлиона с лицами, закрытыми золотыми кружевами. Один из жрецов держал нож в занесенной руке, но еще колебался, раз за разом поглядывая на отражение солнца на стене.
«Фронтис сейчас не убьет Киан, — сказал я сам себе, — прибережет ее на случай, если сам Аполлион, господин Затмения, явится в Гелиополис. Ибо Киан, наследница Маски — именно та жертва, которая в случае необходимости умиротворит солнечного бога».
Остальные жрецы пели, а из какого-то удаленного места неслась монотонная, в каноне строфы и антистрофы, песнь собравшейся толпы.
Внезапно я услышал голос Гекаты:
— Нет для нас в Гелиополисе врат, через которые мы могли бы войти. Уже слишком поздно.
И голос Цирцеи, смешанный с голосом старой жрицы:
— Есть один способ, мать: древнее святилище за вратами города, посвященное тебе. Его алтарь цел до сих пор.
— Однако врата Гелиополиса слишком крепки.
— Зови свой народ! И пусть Геката разрушит стены!
12. СРАЖАЮЩИЕСЯ ЖИВОТНЫЕ
Я смутно различил Панира, стоявшего на балконе под темнеющим небом. Казалось, он слушает. Мгновением позже фавн поднес бараний рог к губам и принялся раз за разом извлекать из него звуки, разлетавшиеся по окрестности звучным эхом.
Они созывали, но кого?
Рог Панира звал, но мне показалось, что Геката тоже произнесла приказ, и ее голос дошел до таких ушей, которых не мог достичь звук рога. Воздух насыщался темнотой, зато факела в святилище горели все ярче по мере того, как затмение накрывало землю. «Золотой город угасает, — подумал я, чтобы никогда больше не вспыхнуть под солнцем Аполлиона!»
Зов Панира летел все дальше, голос Гекаты несся по горным вершинам и лесам. Из пещер и рощ, из своих лесных логов вокруг Гелиополиса кентавры Гекаты галопом мчались на золотой город!
Я вновь чувствовал твердую почву под ногами. Зеленые огни задрожали, опали и исчезли. Вместе со старой жрицей я стоял на лесистом склоне холма, посреди круга поросших мхом камней. Один из них, больше прочих, лежал в центре круга, и над ним поднималось изумрудное свечение.
Через Маску Цирцея сказала мне:
— Это древний алтарь Гекаты, он по-прежнему служит вратами из одного мира в другой, вратами, которые она может открыть.
«И это тоже не колдовство, — сказал я себе, пытаясь охватить разумом реальность этого кошмара, нарастающего как буря. — Механическое устройство… не обязательно сложная система рычагов, поршней и ламп, а что-то более простое — глыба радиоактивной материи, укрытая в каменном алтаре, возможно, усилитель или якорь для поддержания здесь сил Гекаты».
Однако холодная логика науки бледнела перед лицом этого сборища образов из древних легенд. Над ними в углубляющейся темноте раскачивались и шелестели кронами дубы. Солнце было уже наполовину закрыто, и нас со всех сторон окружали гулкие, нечеловеческие звуки: смех, стук копыт. Со всех сторон глядели тупые, чуждые глаза животных. По ветру летели резкие призывы Панира.
Маска Цирцеи повернулась ко мне, старая жрица повела рукой, отдавая приказ. Мощные руки подхватили меня и усадили на широкую спину кентавра.
Жрица прокричала другой приказ.
Армию диких зверей охватило возбуждение, и они двинулись, словно многотысячный табун лошадей, выбегающих из ворот гигантской конюшни. Кроны дубов мелькали, над моей головой, я видел, как кривые руки протягиваются вверх, обламывая ветви на дубины. Весь лес дрожал от безумного смеха этих созданий.
Становилось все темнее, чернота неумолимо вгрызалась в солнечный диск.
Мне в руку сунули меч, такой тяжелый, что орудовать им можно было только обеими руками. Я отчаянно пытался удержаться на своем скакуне и одновременно не выронить меч. Я видел, что некоторые кентавры вооружены так же, как и я, другие держали что-то вроде серпов со сверкающими лезвиями, но большинство сжимало в руках собственноручно выломанные дубины.
Мы вырвались из леса и двинулись вниз по пологому склону. Вдали раскинулось море с туманными силуэтами золотых кораблей Гелиополиса, стоящих за мраморным молом. Чужие звезды зажигались на темном небе, а под нами лежал Гелиополис.
Нечеловеческий рев кентавров мешался с громом их копыт, когда орда лавиной обрушилась на крепость Аполлиона.
Развернувшись по другую сторону широкого мощеного тракта, мы помчались вдоль него через поле льна, серебристого, словно озерная гладь, сверкавшего перед нами. Ветер сменил направление, и теперь доносил до нас причитания жителей города. Волны ветра несли также эхо рога Панира, бездумное и ничего не выражающее, как голос самого бога Пана, зов которого разжигал огонь в моих жилах, первобытный древний огонь, пробуждающийся к жизни под действием зова Панира.
Язон, сын Эзона, дай мне свою силу!
Она пришла неведомо откуда, может, из утраченных воспоминаний Язона, или от рога фавна, а может, перетекла в меня из огромного тела, которое я стискивал коленями. Резкий запах табуна дразнил мое обоняние. Холодный ветер подул с моря, и стонущий плач Гелиополиса заглушил рев кентавров. Уже не сверкающий, подобно солнцу, не поражающий божественным сиянием, Гелиополис стоял серый и неподвижный под темным небом.
С оглушительным грохотом промчались мы мимо гигантских ворот, уже запертых, но более высоких, чем шестеро рослых мужчин. Плотной массой подбежали мы к самой стене, уходящей ввысь. Мы больше не могли видеть внутренность города, однако мы все слышали. Слышали пение:
— Отверни от нас свое лицо, великий Аполлион…
— Уведи от Гелиополиса ужас твоего темного лица…
— Не ходи по нашим улицам и не склоняйся над нашей святыней…
— Не приходи к нам, о Аполлион, в Час твоего Затмения!
Кентавры остановились; в нескольких десятках метрах от нас вздымались к небу золотистые стены домов. Я огляделся, ища Цирцею, и увидел ее: она уже не ехала на кентавре, а шла пешком. Уверенными шагами направлялась она к городу.