— Я собираюсь еще немного злоупотребить вашей добротой, мой дорогой Сиантос.
— Тем лучше.
— Вы знаете кого-нибудь в Софии? Мне нужно рекомендательное письмо к смышленому газетчику, который сможет кое-что рассказать о политике Болгарии в 1923 году.
Сиантос пригладил блестящие седые волосы и восхищенно хмыкнул.
— Ну и странные же у вас, писателей, интересы! Ладно, что-нибудь можно придумать. Вам нужен грек или болгарин?
— Предпочтительно грек. Я не говорю по-болгарски.
Сиантос на минутку задумался.
— Есть в Софии человек по имени Марукакис, — сказал он наконец. — Софийский корреспондент французского новостного агентства. Я с ним лично не знаком, но могу постараться достать рекомендательное письмо от своего друга.
Они сидели в ресторане, Сиантос украдкой огляделся и понизил голос:
— Есть только одна проблема. Я случайно узнал, что у него… — голос стал еще тише; Латимер уже был готов к чему-то вроде проказы, — коммунистические наклонности, — шепотом закончил Сиантос.
Латимер удивленно поднял брови:
— Никогда не считал это недостатком. Все коммунисты, которых я когда-либо встречал, оказывались очень умными людьми.
Сиантос выглядел потрясенным.
— Что вы такое говорите, друг мой? Это опасно. В Греции марксистские идеи запрещены.
— Когда я смогу забрать письмо?
— Ужас! — вздохнул Сиантос. — Ладно, я достану его для вас завтра. Вы, писатели…
В течение недели Латимер получил рекомендательное письмо, затем греческую выездную и болгарскую въездную визы и сел на ночной поезд до Софии.
Народу в поезде было немного, и он надеялся, что будет в купе спального вагона один. Но за пять минут до отправления внесли багаж и разместили его над пустым местом. Владелец багажа не заставил себя долго ждать.
— Мне следует извиниться: я нарушил ваше уединение, — обратился он к Латимеру по-английски.
Это был полный человек нездорового вида, лет пятидесяти пяти. Он повернулся к носильщику, чтобы дать тому на чай, и Латимера впечатлило то, что задняя часть его брюк смешно провисла, делая его похожим на слона. Потом Латимер увидел лицо попутчика — бесформенное, землистого цвета, оно свидетельствовало о том, что его владелец постоянного переедает и мало спит.
Над двумя большими щеками-мешками обнаружилась пара голубых, налитых кровью глаз. Неопределенной формы нос производил впечатление резинового. А вот рот придавал лицу выразительность. Бледные и плохо очерченные губы выглядели полнее, чем были на самом деле. Постоянно растянутые в слащавой улыбке, они обрамляли неестественно белые и ровные искусственные зубы. А вместе с заплаканными глазами лицо создавало впечатление приторного терпения в несчастии, пугающего своей интенсивностью.
Лицо говорило: этот человек страдал, ему наносила нечеловечески жестокие удары карающая судьба. Но несмотря на это, он сохранил простую веру в людскую добродетель. Лицо говорило: перед вами мученик, который улыбался сквозь языки пламени — улыбался, оплакивая страдания других.
Он напомнил Латимеру одного первосвященника из Англии, которого лишили духовного сана за растрату церковных денег.
— Место свободно, — сказал Латимер. — Вы ничем мне не помешали.
Но про себя отметил, что дыхание у мужчины тяжелое и шумное и нос забит. Скорее всего тот храпит.
Прибывший пассажир сел на свое место и медленно покачал головой.
— Очень любезно с вашей стороны! В наши дни так мало в мире доброты! Люди не думают о других! — Его налитые кровью глаза встретились с глазами Латимера. — Могу я спросить, куда вы направляетесь?
— В Софию.
— В Софию? Правда? Красивый город, красивый. А я дальше, до Бухареста. Надеюсь, мы неплохо проведем время в пути.
Латимер с ним согласился.
Толстяк говорил по-английски правильно, но с отвратительным акцентом, который Латимер затруднялся определить. Время от времени хороший английский исчерпывался в середине сложного предложения, и завершалось оно бегло по-французски или по-немецки. У Латимера создалось впечатление, что попутчик выучил английский по книгам.
Толстяк повернулся и стал распаковывать небольшой саквояж, где лежали шерстяная пижама, носки для сна и книга в мягком переплете с загнутыми страницами. Латимер умудрился увидеть название книги: «Перлы житейской мудрости» на французском.
Аккуратно разложив вещи на полке, сосед достал пачку тонких греческих сигар.
— Не против, если я покурю? — спросил он, протягивая пачку.