Периодически погружаясь в полусонное состояние, Латимер видел, как тонкая полоска неба между занавесками становится темно-синей, а затем серой. Поезд прибывал в Софию в семь. Поднявшись, чтобы одеться и собрать вещи, он увидел, что мистер Питерс выключил свою лампу для чтения и, видимо, заснул. Когда поезд стал грохотать на подступах к Софии, он осторожно отодвинул дверь купе.
Мистер Питерс зашевелился и открыл глаза.
— Простите, — сказал Латимер. — Не хотел вас будить.
В полутемном купе улыбка толстяка напоминала гримасу клоуна.
— Не беспокойтесь. Я не спал. Хотел порекомендовать вам отель «Славянская беседа».
— Очень любезно с вашей стороны, но я забронировал из Афин, тоже по рекомендации, номер в «Гранд-паласе». Вы его знаете?
— Да. Хороший отель.
Поезд стал замедлять ход.
— До свидания, мистер Латимер.
— До свидания.
Латимер так хотел принять ванну и позавтракать, что не удосужился поинтересоваться, откуда мистер Питерс знает его имя.
5
1923 год
Писатель размышлял о проблемах, которые ждали его в Софии.
В Смирне и Афинах трудность заключалась только в получении разрешения. Любой квалифицированный частный детектив мог сделать столько же.
На этот раз дела обстояли несколько иначе. Без сомнения, на Димитриоса в Софии было заведено полицейское досье, но, как говорил полковник Хаки, болгарская полиция знала о нем немного. Видимо, считала его слишком мелкой сошкой. Об этом говорило и то, что пока не пришел запрос от полковника, они не удосужились получить описание Димитриоса от женщины, с которой он общался. Самыми интересными, видимо, были не сведения, указанные в досье, а те, которых там не было. Как говорил полковник, важно знать, кто заплатил за пулю, а не кто спустил курок. Информация, которой располагала полиция, без сомнения, могла оказаться полезной, но полиция чаще имела дело с исполнителями, а не с заказчиками. Первое, что следовало узнать: кто за всем этим стоял или мог стоять, кто выигрывал от смерти Стамболийского? Пока он не владел этой информацией, бесполезно было строить предположения, какая роль отводилась Димитриосу.
Ему не хотелось думать, что эта информация, даже если он ее получит, могла оказаться полезной только для коммунистического памфлета. Эксперимент начинал ему нравиться, и Латимер не желал легко от него отказываться. Если не суждено выиграть эту битву, то он хотел бы умереть сражаясь.
В день приезда Латимер разыскал Марукакиса в офисе французского новостного агентства и передал рекомендательное письмо.
Темный худощавый грек средних лет с умными глазами навыкате и манерой поджимать губы в конце каждой фразы, как будто удивляясь недостатку благоразумия, поприветствовал Латимера с осторожной учтивостью посредника при вооруженном перемирии. Говорил он по-французски.
— Месье, какая именно информация вам нужна?
— Все, что вы мне можете рассказать о деле Стамболийского 1923 года.
Марукакис поднял брови:
— Так давно? Мне нужно освежить память. Нет, это не сложно, и я буду рад вам помочь. Дайте мне час.
— Мне будет приятно, если вы поужинаете со мной вечером в отеле.
— А где вы остановились?
— В «Гранд-паласе».
— Мы можем поужинать лучше и за меньшие деньги. Если вы не против, я за вами заеду в восемь часов. Решено?
— Конечно.
— Хорошо. Тогда до вечера. Оревуар.
Он прибыл ровно в восемь часов и в полной тишине повел Латимера через бульвар Марии-Луизы, а потом вверх по улице Алабинска до маленькой боковой улочки, в середине которой располагался продуктовый магазин. Марукакис остановился. Немного смутившись, он нерешительно сказал:
— Ресторан выглядит не очень, зато кормят здесь неплохо. Или вы предпочитаете пойти в другое место?
— Нет, я полагаюсь на ваш вкус.
Марукакис расслабился.
— Я решил, что лучше спросить.
Он открыл дверь. Колокольчик над ней мелодично звякнул. В магазине было так много всего навалено, что изнутри он выглядел чуть больше телефонной будки. Со всех сторон возвышались отполированные сосновые полки, кое-как заставленные бутылками и странного вида продуктами. Сосиски всех мыслимых размеров и цветов гирляндами лежали на полках и каскадами свисали с потолка, напоминая сочные тропические фрукты. В середине всего этого, прислонившись к крепостному валу из кульков с мукой, стояла дородная женщина и нянчила малыша. Улыбнувшись, она что-то им сказала. Марукакис ответил, жестом приглашая Латимера последовать за собой, обошел стороной несколько горшков с солеными огурцами, нырнул под связку сыров из козьего молока и открыл дверь, ведущую в коридор. В конце коридора находился ресторан.