Сказав, что у него болит голова, он ушел и, приехав к себе в отель, сразу лег в постель. Странно, но на следующее утро у него действительно болела голова, и он подумал, что виной тому бургундское, которым его потчевал мистер Питерс. Но было что-то гораздо неприятнее, и он вдруг вспомнил, что сегодня вечером они встречаются с Димитриосом — ведь тот, быть может, в эти минуты читает первое письмо.
Латимера мучило то, что он в своих книгах бичевал шантажистов, а теперь сам участвует в шантаже. И дело ничуть не менялось оттого, что шантаж был направлен против Димитриоса, — ведь шантаж такое же преступление, как и убийство. Вероятно, Макбет колебался бы, убивать ему или не убивать Дункана, даже если бы знал, что тот закоренелый преступник, а не человек с душой чистой, как у ангела. Но, к несчастью, мистер Питерс прекрасно справился с ролью леди Макбет.
Латимер позавтракал, потом побродил по городу. Мистер Питерс занимался в это утро людьми и машиной. Они договорились встретиться в пятнадцать минут восьмого. День тянулся нудно и бездарно. Чтобы убить время, Латимер вошел в кино.
И вот, выйдя из кино в начале шестого, он вдруг почувствовал, что у него почему-то болит под ложечкой, и он немного задыхается, как будто кто-то ударил его в солнечное сплетение. Он подумал, что, наверное, это последствие бургундского, и зашел в кафе на Елисейских полях, чтобы заглушить эти последствия стаканчиком настойки. Но странно, это ощущение не только сохранилось, но еще и усилилось. И только тогда, когда ему попались две парочки, беззаботно хохотавшие над какой-то шуткой, он вдруг понял, в чем дело. Ему не хотелось идти на встречу с мистером Питерсом, потому что вслед за тем он должен был встретиться с человеком, во взгляде которого мог прочесть лишь холодное и ясное желание убить каждого, кто встанет поперек дороги. Итак, он явно трусил.
Он очень разозлился. Чего тут, собственно, бояться? Да, Димитриос опасный и умный преступник, но ведь не сверхчеловек же в конце концов. Вот и мистер Питерс… Но ведь мистер Питерс одного с ним поля ягода, тогда как он, Латимер, человек с другой планеты. Он должен был немедленно пойти в полицию и рассказать все, как только узнал, что Димитриос жив. Дело принимает теперь настолько опасный поворот, что с ним уже не справится детектив-любитель (он же автор детективных романов), потому что с профессиональным убийцей должны бороться профессионалы. А чего стоит его договор с мистером Питерсом! Он вдруг представил, что его дело слушается в английском суде, и в ушах зазвучали слова судьи:
«Что касается объяснений подсудимого по поводу своих действий, то им просто нельзя доверять. Нам известно, что подсудимый умный человек, бывший преподаватель университета, автор нескольких научных работ. Кроме того, нам известно, что он автор нескольких детективных романов, имевших успех, но, с точки зрения разумного человека, представляющих собою не более чем пищу для незрелых умов. Как бы там ни было, проводимая в этих книгах идея, что все здравомыслящие люди должны помогать полиции в ее борьбе с преступностью, делают их небесполезными. Из объяснений подсудимого получается, что он вступил в сговор с Питерсом не как сообщник шантажиста, а всего лишь как человек, желавший удовлетворить свое любопытство. Если бы это было правдой, то так мог вести себя лишь умственно отсталый ребенок, а не взрослый разумный человек. Прошу также присяжных заседателей обратить внимание на тот факт, что господин обвинитель настаивает на участии обвиняемого в дележе суммы. Поэтому его объяснение мы не можем рассматривать иначе, как попытку уйти от ответственности».
Если дело будет слушаться во французском суде, то речь судьи будет похлеще, — подумал Латимер.
Ужинать ему пока не хотелось, и он пошел по улице в направлении Оперы. Теперь уж ничего не изменишь, — вдруг подумал он, — волей-неволей придется помогать мистеру Питерсу. Почему же, — одернул он себя, — а если пойти в полицию прямо сейчас, сию минуту, то ведь еще многое можно изменить.
Далеко впереди он заметил человека в плаще, очень похожего на полицейского. Латимер ускорил шаг. Возле подъезда, прислонясь к стене, стоял полицейский и покачивал резиновой дубинкой. Латимер спросил его, где находится ближайший участок. Надо было пройти еще три квартала.
Вход в участок загораживали трое разговаривавших между собой полицейских. Они расступились, чтобы пропустить Латимера. К стене была прикреплена табличка, на которой было написано, что по всем вопросам следует обращаться на второй этаж. На второй этаж вела железная лестница. Из комнаты под нею доносились звуки голосов и стук пишущей машинки. Сильно пахло камфорой и не очень сильно, но все же ощутимо, мочой.