— И для этого нам нужно сражаться с теми тварями? — я зачем-то кивнул в сторону зала, где все и произошло. Как будто прямо там до сих пор ходили и сражались друг с другом два гигантских хутхэна.
— Каждая победа над врагом — это частичка маски, — голос Артемия Викторовича стал необычайно твердым. — Они жрали маски в прошлом, они до сих пор продолжают обгладывать кости наших предков, и все это время осколки нашей былой силы копились у них внутри. Как жемчужины в раковине. И с каждой победой над каждым демоном мы находим части масок, собираем эту силу и приближаем великую битву, увеличивая мощь будущей армии.
— Так, стоп! — я понял, что меня подспудно смущало все это время. — Давайте начистоту! Вы рассказываете мне о наследии великой цивилизации, о масках, которые дают своим обладателям потрясающие возможности… Так почему вы лично сидите режиссером в провинциальном театре?! Может, простите, вы псих, если тратите свое время здесь? Я так понимаю, потомков людей из того мира на Земле много. Так я лучше, наверное, пойду к другим! К тем, кто занимается серьезными вещами, пытаясь параллельно прорваться по ту сторону портала. Например, к ученым… Среди обладателей ведь наверняка есть ученые?
— Театр в том виде, в котором он есть сейчас, Миша, — строго сказал режиссер, — это изобретение наших предков. Тех самых, которым удалось скрыться на Земле и которые еще обладали достаточными знаниями и технологиями. И вот одним теплым летним вечером в Древней Греции… Впрочем, а скажи-ка мне для начала, как ты нашел свою маску и что потом делал?
— В общем, я разбирал завалы, — начал я, инстинктивно ощупывая приросший к лицу кусок маски. Он был все там же, под правым глазом… Раздражая и отвлекая от неожиданно сменившего тему разговора главрежа. — В куче мусора я и нашел эту маску. Надел ее на себя, начал дурачиться…
— Кусок маски, — поправив меня, медленно кивнул режиссер. — Что тебя в нем привлекло? Почему ты решил нацепить его на себя?
— Ну-у… — протянул я. — Вначале это была целая маска, а потом, когда я решил снять ее с себя, то она порвалась, и остался только вот этот кусок под глазом…
Я вновь машинально потрогал себя за щеку — изрядно затвердевшая пластина, которая наощупь уже меньше всего напоминала папье-маше, по-прежнему находилась все там же. Софокл меня разбери, неужели это и впрямь теперь на всю жизнь, как шрам?
— Видимо, кто-то таким образом пытался ее сохранить, — тем временем задумчиво рассуждал Артемий Викторович. — Спрятал фрагмент ценной маски в дешевой поделке. И как только нашелся обладатель, вся внешняя труха облетела, раскрыв истинную личину Труффальдино… Так что, говоришь, ты начал делать дальше?
— Цитировал отрывки из пьес, — я почувствовал, как краснею. — А первую главу «Онегина» целиком прочел, увлекся…
— Вот! — неожиданно громко отреагировал Артемий Викторович и даже указательный палец вверх назидательно поднял. — Вот!
— Что? — я беспомощно развел в стороны руки.
— Ты играл! — торжественно сказал режиссер, и в его глазах, как мне показалось, сверкнула искра безумия. — И это работает только здесь, в театре!
— Что работает? — я действительно не понимал, о чем он говорит, а потому был сбит с толку.
— Умение обращаться с энергией толпы, Миша, — улыбнулся Артемий Викторович, отвечая на мой вопрос. — Вот для чего наши предки создали театр.
— Так… — я не знал, как еще реагировать. — А можно подробнее?
— Та комната, Миша, — режиссер показал рукой примерно в сторону той самой костюмерной, — она не просто так копирует сцену. Пока перед зрителями идет действо, на антисцене… да-да, не морщись, она именно так и называется! Так вот, на антисцене открывается портал. И он тем сильнее, чем больше мы собираем эмоций зрителей. Звучит… эм-м, необычно, но это так. Портал держится дольше, он более стабильный, и связь между измерениями устойчива. Что же до того, что ты в одиночку открыл проход… Это вполне объяснимо: антисцена долго стояла без дела и впитала твои собственные эмоции, когда ты там декламировал «Онегина». И я так думаю, что повторить это теперь невозможно. А жаль, конечно…