– И тараканов травить.
И работу искать… Ремонт поглощал денежные ресурсы с потрясающей скоростью, и с каждым днем вопрос о трудоустройстве становился все более и более актуальным. Нет, конечно, можно попросить денег у мамы или дяди Захара, но… неудобно как-то.
Работу я нашла, когда ремонт подходил к своему логическому завершению. Конечно, не совсем то, что я хотела, вернее, совершенно не то, но выбирать не приходилось. Отыскать подходящее место оказалось не так-то просто: должности уборщицы, продавщицы и дворника меня, понятное дело, не устраивали, а чтобы претендовать на место менеджера или хотя бы секретаря, требовался не только опыт работы и умение обращаться с компьютером, но и знание хотя бы одного иностранного языка. И если с опытом работы и компьютером все было более-менее в порядке, то с иностранными языками у меня, как у многих математиков, большие проблемы.
Я не сказала? По образованию я – математик, точнее, преподаватель математики и разного рода околоматематических дисциплин, правда, в школе я проработала всего ничего – около года, потом сбежала. Дети – это еще те цветы жизни, они кого хочешь доведут. И вот теперь мне предстояло вернуться, и не в обыкновенную среднестатистическую школу, а в интернат для трудных подростков: спасибо дяде Захару, посодействовал. Уже послезавтра, в понедельник, мне предстояло переступить порог этого мрачного, хорошо известного на весь город заведения. Интернат… Больше всего сие учебное заведение напоминало тюрьму: высокий забор с колючей проволокой, металлические ворота и пункт охраны. Даже вспомнить страшно, не то, что о работе думать, но отказаться я не могла. Во-первых, деньги – зарплату мне предложили просто великолепную, раза в три больше, чем в обычной школе. Во-вторых, за меня замолвил слово дядя Захар, а он очень не любил кого-то о чем-то просить, он поручился за меня, и я не имела права его подвести. Поэтому оставалось лишь пожалеть себя, любимую, и тщательно подготовиться к дебюту.
– Вот здесь у нас столовая. Там – административный корпус. – Светлана Игнатьевна махнула рукой в сторону приземистого здания с голубыми стенами. – Ну, в нем вы уже были…
Я старательно кивала. Экскурсия по территории школы-интерната была, возможно, и полезной, но ужасно утомительной. Два жилых корпуса – один для мальчиков, второй для девочек. Учебный – опять же, классы раздельные. Столовая. Администрация. Церковь – в отдельном здании, которое по внешнему виду совершенно не отличается от остальных построек. Плюс к этому – свое хозяйство с курятником, приличных размеров огородом и садом. Здесь даже кузница имелась. Пожалуй, я слишком поторопилась, сравнивая это место с тюрьмой. В какой тюрьме имеется собственный бассейн с джакузи, спортзал с новеньким тренажерами, в какой тюрьме заключенных развлекают верховыми прогулками на старом, но таком ухоженном мерине с грозной кличкой Громобой? Здесь было бы очень даже ничего, если бы не… дети. Именно они портили все впечатление. Одинаковая одежда, чистая, опрятная, но из-за этой своей одинаковости неуловимо смахивающая на униформу. Одинаковые коротко стриженные головы и пустые дикие глаза – другого слова не подберешь. Они смотрели на меня, как тигры на дрессировщика, и чувствовала я себя соответственно.
После экскурсии Светлана предложила попить чаю а заодно и познакомиться с остальным персоналом. Пока я знала лишь Игната Владимировича, директора этого милого заведения, и Светлану, которая, как я поняла, являлась его первой помощницей. Всего учителей было двенадцать, включая нас со Светланой. Альберт Эдуардович, высокий господин с изможденным лицом и обширной лысиной. Андрей Николаевич – полная противоположность своему коллеге, низенький, полноватый, подвижный, словно наполненный гелием воздушный шарик. Виктор Петрович, импозантный седой джентльмен, чем-то неуловимо похожий на моего Рафинада. Существовал еще некий Иван Иванович, но в настоящий момент он вместе с Александрой Егоровной и Анной Александровной дежурил в столовой.
Женщин было больше. Кроме отсутствующих двух дам, в учительской находились: Елизавета Петровна – молодящаяся блондинка, любительница конфет и ярко-красной губной помады. Вероника Егоровна – томная брюнетка с крупным носом и широко расставленными карими глазами. Наталья Сергеевна – пожилая дама в длинной крепдешиновой юбке и белоснежной блузке, вылитая строгая учительница из кинофильма. Последней мне представили Марию Владиславовну, очень красивую женщину в строгом деловом костюме. Под взглядом ее холодных голубых глаз я сразу почувствовала себя неуютно.
– Всего у нас сто пятьдесят шесть учеников. Девяносто пять девочек и шестьдесят один мальчик. Возраст – от девяти до четырнадцати лет. Но в основном им по одиннадцать-двенадцать. Самый критический возраст. – Светлана пила чай маленькими глоточками, чашечку держала двумя пальцами и после каждого глотка аккуратно ставила ее на блюдце. – Поэтому не удивляйтесь, если сначала они воспримут вас в штыки. Эти дети никому не верят.
– Неудивительно, – подал голос Андрей Николаевич. Ах, извините, просто Андрей. Друг к другу преподаватели обращаются по имени, это сближает. – Многим из них пришлось пережить столько, что не каждый взрослый способен выдержать. Мы не столько хотим их научить чему-то, сколько пытаемся исцелить их души.
– Жаль, – заметила Мария, – что они этого не понимают.
Все замолчали. Странная компания – я чувствовала их напряжение, тщательно маскируемое улыбками и внешним дружелюбием. Скорее всего, обычные школьные страсти: кто-то на кого-то нажаловался начальству, кто-то кому-то дорогу перебежал, премию украл или еще что-то в этом же роде. Плюс, вероятно, сердечные переживания. Любовь-морковь и другие овощи. Я решила вернуться к беседе.
– То есть, вы их не учите? – Я подписывала контракт как учитель математики, а не как целитель душ.
– Учим, учим, – успокоил меня Альберт, – просто не совсем так, как это принято в обычной школе. Наши дети требуют иного подхода.
– Во-первых, – на правах главной слово взяла Светлана. – У нас очень маленькие классы – пятнадцать человек максимум, в вашем будет всего девять. Мальчики и девочки учатся раздельно. Мы вообще стараемся, чтобы они поменьше контактировали между собой: уличные дети взрослеют рано, а эксцессы нам ни к чему. Во-вторых, группы формируются не по возрасту, как это принято в нормальной школе, а по уровню развития. Возможно, сначала вам покажется странным, что в одной группе могут оказаться и девяти-, и двенадцатилетние дети, но, смею вас заверить, группы составляет опытный психолог, который подходит к делу со всей ответственностью.
Переведя дух, Светлана продолжила свои объяснения:
– В-третьих, мы стараемся придерживаться принципа: один учитель – одна группа. Вы будете заниматься с ними не только математикой, но всеми остальными предметами. Это не так сложно, как кажется на первый взгляд. Требования минимальные. Важно, чтобы к концу обучения они умели нормально считать, читать и писать, желательно, с минимумом ошибок, но это уж как получится. Мы не настаиваем, чтобы они умели решать дифференциальные уравнения, тригонометрические задачи или знали в подробностях, что происходило в России в конце шестнадцатого века. Важно, чтобы они могли жить в обществе, среди других людей.
– Эти заборы, зачем они?
– Чтобы волчата не разбежались, – ответила Мария.
– К сожалению, Мария права. Бо#льшая часть наших подопечных – это дети улицы, со всеми присущими им пороками. Они все курят, многие пьют, некоторые пробовали наркотики. Девочки через одну не брезговали заниматься проституцией. Не пугайтесь: прежде чем попасть в жилой корпус, каждый ребенок проходит тщательное медицинское обследование.
– У вас есть медицинский корпус?
Светлана мне не о чем не сказала.
– Конечно. Я, наверное, забыла вам его показать. Ну, как-нибудь в другой раз, там нет ничего интересного. Кстати, – она бросила взгляд на часы, – обед почти закончился, сейчас все разойдутся по классам. Самое время познакомиться с вашими подопечными. Поверьте, это очень милые девочки, они были так привязаны к Евгении.