Ранее я знакомился с этой экспозицией с позиции обычного зрителя. Теперь же требовалось более близкое ознакомление, и я решительно шагнул через ограждение.
Несколько минут я стоял, погруженный в созерцание, задумчиво перекатывая нижнюю губу меж большим и указательным пальцами.
Художник, выполнивший манекен Мазеппы, весьма умело использовал парик и не пожалел помады для волос. Роскошные космы, покрывающие восковую голову, сверкали, чуть ли не светились бриллиантовым отливом.
Я обратил внимание на морду Аякса. При внимательном рассмотрении меня поразило выражение львиной физиономии. Таксидермист расширил ноздри хищника, сузил его глаза, вовсю разинул пасть — в общем, можно было подумать, что он стремится нагнать на зрителя побольше ужаса. Но странное впечатление возникало от этой застывшей маски. Она поразительно напоминала гримасу человека, который собирается чихнуть!
В этот момент меня пронзил некий импульс.
Я перешагнул через ноги картонно-воскового Мазеппы, вытянул руку, откинул крышку витрины и снял с полочки объемистую банку крема для волос. Открыв крышку, я понюхал содержимое…
Тут же тишину зала взорвал мой громовой чих.
Я повторил эксперимент — тот же результат!
Сердце заколотилось. Сунув палец в банку, я извлек оттуда небольшое количество смеси и растер ее между подушечками большого и указательного пальцев.
Странным образом крем этот отличался на ощупь от подобных помад. Задержав дыхание, я поднес банку ближе к глазам и прищурился, напрягая зрение. Легко представить, читатель, мою реакцию, когда в белой гомогенной массе я разглядел некие коричневатые точечки, которые я сразу опознал.
Нюхательный табак!
Я в изумлении ахнул. Итак, интуиция меня не обманула. Смерть Мазеппы вызвал не нелепый случай, а дьявольский капкан, устроенный из львиных челюстей неким изощренным преступным умом. Умышленно подмешанный в крем для волос нюхательный табак воздействовал на обонятельные нервные окончания льва и вызвал его непроизвольную реакцию, заставил хищника чихнуть, захлопнув привычно разинутую пасть. Не кашель услышал Джордж Таунсенд, а звук чихания.
Но кто же выдумал такую дьявольскую шутку? В мозгу зашевелились слабые воспоминания. Кто-то совсем недавно предлагал мне понюхать табак. Кто? Я отчаянно погонял этого ленивого мула, свой мозг, пытаясь выгнать на свет окутанную мраком неузнаваемую фигуру.
— Бог мой! — вырвалось у меня, когда я наконец узнал это лицо.
В этот момент меня заставил вздрогнуть неожиданно раздавшийся рядом высокий насмешливый голосок:
— Я ведь говорил тебе, что он вовсе не болван!
Я резко обернулся. У ограждения платформы стоял тот самый персонаж, чье лицо только что вспыхнуло перед моим внутренним взором.
Мсье Вокс!
На левой руке чревовещателя расположился его alter ego, [36]Арчибальд. Правая спрятана за спиной куклы. Оба снова поразили меня сходством обликов и настроения, какой-то зловещей демонической веселостью.
— Браво, мистер По. Да, это так. Жизнь Великого Мазеппы оборвал простой чих. За понюшку табаку, так сказать, погиб знаменитый укротитель.
— У дедули Шекспира про это написано, «Много чиха из ничего», — загундосил Арчибальд, почему-то не раскрывая рта, несмотря на то что правая рука Бокса скрывалась в недрах куклы.
Игнорируя несколько натянутую шутку куклы, вентрилоквист обратился ко мне со следующими словами:
— Меня не удивляет, что вы раскрыли тайну гибели Мазеппы. Для блестящего ума создателя гениального «Ворона» эта загадка не представляет особой трудности. Вот почему я поставил себе задачей защитить вас.
— Защитить меня? Каким образом?
— Устранив Картрайта.
— Но он не собирался наносить мне физического вреда. Он собирался лишь обратиться в суд.
— Неужели? — скептически ухмыльнулся Вокс. — Откуда мне знать! — прикинулся он удивленным простачком. — Вы ведь совершенно уверенно заявляли, что он нанял пожарника, чтобы вас прикончить. Так вы и молодому репортеру сообщили.
Реконструируя мысленно события того дня, я вспомнил, что по прибытии Таунсенда на сцену чревовещатель удалился, дабы заняться другими делами. Очевидно, «другим делом» оказалось подслушивание нашего разговора из какого-нибудь укромного уголка, откуда он направился к Картрайту и совершил гнусное преступление.
— Э-э… И чем же вызвана такая трогательная озабоченность моей безопасностью?
— Надеждой, что ваш блестящий ум выведет меня на столь драгоценный документ мистера Уайэта. Как вы, без сомнения, смогли понять, попытки узнать его местонахождение от Уайэта и от его пособника, Пратта, оказались безуспешными.
— Несмотря на немыслимые пытки, которым вы их подвергли.
— Совершенно верно, — сокрушенно покачал головой Вокс. — Один ничего не сказал, другой ничего не знал. Впрочем, эти маленькие развлечения служили и еще одной цели.
— Отвести подозрения от себя и бросить их на Джонсона, направить полицию по ложному следу.
— Точно так, — с готовностью отозвался Вокс. — Когда нашли двух девочек без скальпов и печени, я понял, что вполне могу использовать этого психа как прикрытие. Разумеется, творческая личность не может обойтись без своеобразных отступлений от шаблона.
— Вы понимаете под этими отступлениями — в отличие от жестокостей Джонсона — лишение жертв органов речи? У Уайэта язык оказался отрезанным. У Картрайта он висел, как галстук, вытащенный через разрезанную глотку, а Пратту вы заткнули рот его же гениталиями.
— Да, мистер По, — самодовольно признал Вокс. — Да, небольшие артистические импровизации… Вариации Вокса, Великого Вокализатора.
Если в моем мозгу и брезжили какие-то сомнения в психической ненормальности Вокса, то теперь они совершенно исчезли. Хотя искреннее признание моего поэтического гения свидетельствовало о здравом эстетическом суждении, моральные основы в душе этого человека начисто отсутствовали. Вопреки видимости рационального поведения, мне стало ясно, что Вокс безнадежно болен.
— Свойство мимикрии — еще один из ваших талантов, — признал я. — Сосед Уайэта сообщил, что он в вечер убийства подходил к двери и общался с ним через закрытую дверь. Полагаю, что голос, который он слышал и который счел принадлежащим Уайэту, на самом деле — продукт вашего искусства?
— О да, — усмехнулся Вокс, очевидно восхищаясь собой. — Мало кто может потягаться со мною в имитации речи.
— Да брось ты! — вмешался Арчибальд. — Меня тебе слабо подделать.
И снова рот куклы не шевельнулся, хотя у меня создалось впечатление, что голос доносится оттуда.
— Помолчи, Арчи, — досадливо поморщился Вокс. — Подошла очередь мистера По во-ка-ли-зо-ваться. Я хочу услышать от него, где находится документ уважаемого Уайэта.
— Боюсь, вы переоценили мои способности следопыта. Я не только не имею представления, где находится этот документ, но даже о его характере не осведомлен. По сведениям, сообщенным мне мистером Барнумом, можно судить, что автор его — Томас Джефферсон. И это все, что я знаю.
Бокс прищурился и глянул на меня исподлобья.
— О Салли Хемингс слыхали когда-нибудь?
— Как же, слышал. Смазливая рабыня-негритянка, в которую, согласно слухам, распространяемым политическими противниками Джефферсона, он был влюблен и которая в течение сорока лет предполагаемых отношений родила от него нескольких незаконных детей.
Внезапно до меня дошел смысл бешеной — в прямом и переносном смыслах — активности вентрилоквиста.
— Вы хотите сказать, что документ, разыскиваемый вами со столь неординарным упорством и столь неординарными средствами, касается скандальных слухов об отношениях Джефферсона с этой особой?
— К сожалению, это не пустые слухи, мистер По. — Теперь в голосе Вокса звучали нескрываемые горечь и досада. — Документ, о котором идет речь, — страница из личного дневника Томаса Джефферсона. Эта запись без тени сомнения удостоверяет его преступную связь с чернокожей шлюхой.