Используя представившуюся возможность, я подошел к столу, положил на него «Гудибраса», поднял журнал и открыл его. Журнал оказался дневником и раскрылся почти в середине. С изумлением смотрел я на красные пятна по краям страниц. Как будто кто-то листал дневник окровавленными пальцами. Взгляд мой упал на запись от 14-го марта:
Вчера вечером к мистеру Уайэту снова приходил таинственный гость, мужчина с роскошными волосами и шрамом на лице, придающим ему лихой вид. Как только он появился, мистер Уайэт, которому я читал «Мартина Чезлвита» мистера Диккенса, попросил меня выйти из библиотеки. Я, разумеется, так и сделал. Любопытство, однако, заставило меня прильнуть к замочной скважине и подслушать разговор. Стыдно доверить такое даже собственному дневнику, но честность требует этого.
Не все удалось услышать, но суть их беседы я все же понял. Незнакомец принес мистеру Уайэту письмо, очевидно написанное рукою автора драгоценного документа, на который мистер Уайэт ссылался в моем присутствии. Хотел бы я узнать, что это за документ! Судя по расслышанным мною фрагментам беседы, ценность его выражается не столько в деньгах, сколько в политическом весе, в значении для дела, которому мистер Уайэт страстно предан, для дела уничтожения рабства.
У меня создалось впечатление, что гость мистера Уайэта завладел принесенным письмом незаконными средствами. Независимо от этого, мистер Уайэт письму весьма обрадовался. Он сказал, что теперь ему нужно лишь найти того, кто сможет квалифицированно сопоставить тексты и подтвердить, что они написаны одной и той же рукой. Как только авторство документа будет доказано без всяких сомнений, сказал он, «у нас появится мощное оружие для борьбы с варварским обычаем наших врагов».
Закончил я чтение с трепещущим от возбуждения сердцем. Прочитанное разочаровало — в частности, оно не содержало никаких сведений о местонахождении таинственного документа — и пролило свет на многое другое.
Прежде всего я узнал о характере документа. Он имеет отношение к теме рабства. То, что Уайэт — противник рабовладения, меня не удивило. Даже во время нашей единственной встречи альбинос резко отзывался о лицемерии и нетерпимости общества. Далее вспомнился обнаруженный в доме Уайэта экземпляр «Либерейтора», издания Гаррисона. Из записи Пратта следовало, что Уайэт пламенный приверженец аболиционистов.
Прояснялась и роль Мазеппы в этой истории. Очевидно, укротитель нашел возможность получить образец почерка интересующего лица, — его частное письмо, для сравнения с документом и установления подлинности последнего.
Где же он мог найти такое письмо? Наиболее вероятное предположение — подтверждаемое и дневником Пратта — Мазеппа тайком посетил собрание редких исторических рукописей мистера Барнума. Читатель уже встречался в моем отчете с упоминанием об архиве короля зрелищ в подвале Американского музея.
Бесспорно, Гарри Пратт, вопреки его заверениям, знал о существовании интересующего меня документа. Тем не менее от моей уверенности, что он убил Уайэта, не осталось и следа. Столь чувствительный юноша, испытывающий угрызения совести из-за пустячной детской шалости, из-за подслушивания у двери, ни в коем случае не мог совершить столь жестокие преступления.
Но на главные мучившие меня вопросы дневник Пратта ответа не дал.
Что это за документ? Где он? Кто убил Уайэта и Картрайта?
Я чувствовал, что ответ на первый вопрос повлечет за собой и разрешение всей цепочки загадок. Само собой пришло решение немедленно направиться в заведение Барнума. Я рассуждал таким образом: письмо, похищенное Мазеппой, вышло из-под руки таинственного автора документа; определив, чье письмо отсутствует в коллекции мистера Барнума, я выйду на личность автора документа. Возможно, удастся прийти к каким-либо выводам и относительно его содержания.
Я положил дневник Пратта на стол, рядом с экземпляром «Гудибраса», и повернулся к двери. При этом взгляд мой скользнул по некоей странности, ранее мною не замеченной.
Прямо напротив письменного стола, перед узкой дверью стенного шкафа поблескивали доски пола, покрытые каким-то жидким красновато-коричневым веществом, сочившимся из-под двери. И вещество это видом своим напоминало кровь.
Похолодев, я приблизился к пятну, дрожащей рукой схватился за стеклянную шарообразную ручку и распахнул дверцу шкафа.
Под мой испуганный вопль обнаженное мужское тело рухнуло из шкафа и растянулось на полу.