— Вы уже поужинали, я полагаю, — сказал Туттл, проводя меня через вестибюль в библиотеку.
Я ответил, что поел в Аркхэме.
Он поставил лампу на стол, заваленный книгами, отодвинув при этом на край кипу каких-то бумаг. Пригласив меня сесть, он опустился на то место, которое, очевидно, покинул, чтобы открыть мне дверь. Теперь я заметил, что вид у Туттла был несколько несвежий и что он давно не брился. К тому же, он еще больше прибавил в весе, что, без сомнения, явилось следствием его усидчивых научных занятий, вынужденного постоянного пребывания в четырех стенах и недостатка физических упражнений.
— Как движется ваш трактат о саках? — спросил я.
— Я отложил его, — коротко ответил он. — Возможно, я снова вернусь к нему попозже. В настоящее время я занялся кое-чем гораздо более важным, насколько важным, я пока даже не могу сказать.
Я стал замечать, что разложенные вокруг книги были отнюдь не теми научными томами, которые я видел на его рабочем столе прежде; с легкой опаской я обнаружил, что это были- книги, приговоренные к уничтожению в подробнейших инструкциях дяди Туттла, а чтобы понять это, достаточно было одного взгляда на полки, зиявшие пустотами именно в тех местах, о которых говорилось в завещании.
Туттл как-то слишком нетерпеливо повернулся ко мне и понизил голос, словно боясь, что его могут подслушать:
— Дело в том, Хаддон, что предмет моих настоящих занятий колоссален — гигантское буйство воображения. Вот только я уже не столь уверен, что это действительно воображение — на самом деле, все гораздо серьезнее. Я долго ломал голову над этим пунктом в дядином завещании: никак не мог взять в толк, почему он хотел, чтобы лом непременно уничтожили. Я совершенно справедливо допустил, что причина должна скрываться где- то на страницах тех книг, что он так тщательно наметил к уничтожению. — Он показал рукой в сторону древней инкунабулы, лежавшей перед ним. — Поэтому я изучил их и теперь могу вам сказать, что обнаружил там вещи невероятнейшей странности, такой причудливый кошмар, что я иногда даже сомневаюсь, стоит ли мне продолжать углубляться в эту тайну. Честно говоря, Хаддон, это самое невообразимое дело, с которым я когда-либо сталкивался, и, должен сказать, оно потребовало значительных исследований, вовсе не связанных с теми книгами, что собирал дядя Амос.
— В самом деле, — сухо вымолвил я. — Осмелюсь предположить, что вам пришлось для этого много путешествовать.
Он покачал головой:
— Вовсе нет, если не считать единственного похода в библиотеку Мискатоникского Университета. Я обнаружил, что с таким же успехом всеми этими делами можно заниматься посредством почты. Вы помните дядины бумаги? Так вот, в них я нашел, что он заплатил сотню тысяч за некую рукопись в переплете — из человеческой кожи, кстати, вместе с загадочной припиской: «в дополнение к обещанию». Я задался вопросом, что же за обещание мог дать дядя Амос и кому: тому ли, у кого он приобрел этот «Текст Р'Лайха», или же кому-то другому. После чего я занялся поисками имени человека, который продал ему книгу, и, в конце концов, обнаружил его вместе с адресом. Это оказался некий китайский жрец из Внутреннего Тибета. Я написал ему. Неделю назад пришел ответ. — Он наклонился куда-то вбок и стал шарить в куче бумаг на столе, пока не нашел то, что искал, и не протянул мне. — Я написал ему от имени дяди, как будто не вполне доверял этой сделке, как будто забыл или же хотел избежать выполнения данного обещания. Его ответ был столь же загадочен, как и дядина приписка.
Это и в самом деле было так, ибо на смятом листке, который он передал мне, не было ничего, кроме одной-единственной строки, написанной странным угловатым почерком, без подписи и даты: «Дать пристанище Тому, Кто Нe Может Быть Назван».
Вот теперь я посмотрел на Туттла так, что изумление явно отразилось у меня в глазах, — потому что он, прежде чем ответить на мой немой вопрос, улыбнулся:
— Вам кажется, что это лишено всякого смысла, правда? Мне тоже так казалось, когда я в первый раз взглянул на записку. Но так было недолго. Чтобы понять, что произойдет дальше, вам нужно знать хотя бы краткий очерк этой мифологии — если это действительно всего лишь мифология, — ибо в ней и кроется тайна. Очевидно, что мой дядюшка Амос знал и верил во все это, ибо различные пометки, разбросанные по полям его запретных книг, говорят о знании, намного превосходящем мое. Столь же очевидно, что мифология эта имеет общие источники с нашей легендарной Книгой Бытия, но действительное сходство между ними весьма невелико. Иногда меня так и подмывает сказать, что эта мифология намного старше любой другой — вполне определенно, в том, чего она не договаривает, она заходит намного, намного дальше их и становится поистине космической мифологией вне времени и возраста. Существа ее — двух природ, и только двух: это или «Старые», или древние, или Старшие Боги космического добра, или существа космического зла, носящие множество имен, принадлежащие к различным группам; они как бы ассоциируются с основными элементами и в то же время превосходят их. Так, есть Существа воды, спрятанные в глубинах; Существа Воздуха, с самого начала таившиеся за пределами времени; Существа Земли, ужасные ожившие останки отдаленных эонов. Невероятно давно Старые Боги отлучили всех Богов Зла от космических пространств, заточив их во множестве мест. Но с ходом времени Боги Зла породили себе адских приспешников, которые начали подготавливать им возвращение к величию. Старые Боги безымянны, но очевидно, что их сила всегда будет достаточно велика для того, чтобы сдерживать силу других.
Так вот, среди Богов Зла, видимо, противоречия так же часты, как и среди меньших тварей. Существа Воды противостоят Существам Воздуха, Существа Огня — противники Существ Земли; но, тем не менее, все вместе они ненавидят и боятся Старших Богов и никогда не оставляют надежды разгромить тех когда-нибудь в будущем. В бумагах моего дяди Амоса есть множество таких страшных имен, написанных его неразборчивым почерком: Великий Ктулху, Озеро Хали, Цатоггуа, Йог-Сотот, Ньярлатотеп, Азатот, Хастур Неизрекаемый, Юггот, Алдонес, Тале, Альдебаран, Гиады, Каркоза и другие. Вое эти имена можно разделить на смутно определенные классы, если судить по дядюшкиным за меткам, которые теперь стали мне понятны, — хотя очень многие из существующих поныне загадок я не могу даже надеяться разгадать; а многие заметки, к тому же, написаны на языке, которого я не знаю, — вместе с таинственными и странно путающими символа ми и знаками. Но из того, что я успел познать, можно понять, что Великий Ктулху — одно из Существ Воды, а Хастур принадлежит к тем, кто без устали скитается по звездным пространствам; столь же возможно по туманным намекам в этих запрещенных книгах понять и то, где некоторые из таких существ обитают. Так, я могу говорить, что, по этой мифологии, Великий Ктулху был изгнан и заточен под моря Земли, а Хастур — во внешний космос, в то место, «где висят черные звезды», и это место определяется как Альдебаран в Гиадах и упоминается Чемберсом, хотя тот и повторяет в этом «Каркозу» Бирса.
А теперь что касается записки от тибетского жреца: в свете всех этих вещей один факт должен стать совершенно ясен. Хаддон, вне всякой тени сомнения, совершенно определенно, «Тот, Кто Не Может Быть Назван»— не кто иной, как сам Хастур Неименуемый!..
Я вздрогнул оттого, что его голос вдруг прекратил звучать: в его настойчивом шепоте было что-то гипнотическое, что-то убеждало меня гораздо сильнее, чем власть самих слов. Где-то глубоко, в тайниках моего разума отозвался некий аккорд — отозвался мнемонической связью, которой я не мог пренебречь, но не мог и проследить ее: она оставила меня с ощущением беспредельной древности — как некий космический мост, уводящий в иное место и время.
— Это представляется логичным, — наконец, опасливо вымолвил я.
— Логичным! Хаддон, этого пока нет, так просто должно быть! — воскликнул он.