А теперь что касается записки от тибетского жреца: в свете всех этих вещей один факт должен стать совершенно ясен. Хаддон, вне всякой тени сомнения, совершенно определенно, «Тот, Кто Не Может Быть Назван»— не кто иной, как сам Хастур Неименуемый!..
Я вздрогнул оттого, что его голос вдруг прекратил звучать: в его настойчивом шепоте было что-то гипнотическое, что-то убеждало меня гораздо сильнее, чем власть самих слов. Где-то глубоко, в тайниках моего разума отозвался некий аккорд — отозвался мнемонической связью, которой я не мог пренебречь, но не мог и проследить ее: она оставила меня с ощущением беспредельной древности — как некий космический мост, уводящий в иное место и время.
— Это представляется логичным, — наконец, опасливо вымолвил я.
— Логичным! Хаддон, этого пока нет, так просто должно быть! — воскликнул он.
— Допустим, — сказал я. — Ну и что?
— Почему допустим? — быстро продолжал он. — Мы установили, что мои дядя Амос дал обещание подготовить пристанище к возвращению Хастура из той части внешнего космоса, где тот сейчас заточен. Где это пристанище, каким именно может быть такое место, до сих пор меня не касалось, хоть я, возможно, и могу об этом догадаться. Но сейчас не время для догадок, — и все же, если судить по другим имеющимся в наличии свидетельствам, может показаться, что кое-какие умозаключения вполне допустимы. Первейшее и важнейшее из них — это само явление двойной природы: то есть, следует, что нечто непредвиденное предотвратило возвращение Хастура в течение жизни моего дядюшки, и одновременно какое-то другое существо проявило себя. — Тут он взглянул на меня с необычайной открытостью и без малейшей нервозности. — Чтокасается свидетельств такого проявления, то я сейчас лучше не стану этого касаться. Достаточно сказать лишь одно: я верю, что у меня подобные свидетельства имеются. Итак, я возвращаюсь к своей первоначальной посылке. Среди пометок, сделанных дядей на полях книг, две или три особенно замечательных содержатся в «Тексте Р'Лайха»; и в самом деле, в свете того, что нам уже известно или что можно оправданно предположить, эти записи весьма зловещи и исполнены угрозы. — Говоря так, он раскрыл древнюю рукопись и обратился к месту, довольно близкому к началу повествования. — Теперь смотрите, Хаддон, — сказал он, и я поднялся с места и склонился у него над плечом, глядя на паучий, почти совершенно неразборчивый почерк, который я хорошо знал, — почерк старого Амоса Туттла. — Видите подчеркнутую строку в тексте: «Фх'нглуи мглв'нафх Ктулху Р'Лайх вгах'нагл фхтагн» — и то, что следует за этим, написанное дядиной рукой: «Его приспешники готовят путь, и он больше не видит снов? (ЖИ:2/28)», и далее — то, что написано относительно недавно, если судить по дрожанию пера, вот это, одно-единственное сокращение: «Иннс!» Очевидно, что это не означает ничего, если не переводить текста. Когда я впервые увидел эту запись, я и впрямь не мог ничего понять, я обратил свое внимание к цитате со сноской. Немного спустя мне удалось расшифровать сокращение: сноска отсылала меня к популярному журналу «Жуткие Истории»— к номеру за февраль 1928 года.
Пол открыл журнал, положив его рядом с бессмысленным текстом и частично накрыв им строки, которые у меня на глазах уже начинали окутываться жуткой атмосферой таинственных веков. Под рукой Туттла теперь лежала первая страница истории, настолько очевидно относящейсяк этой невероятной мифологии, что я невольно вздрогнул от изумления. Название было не совсем закрыто его ладонью: «Зов Ктулху» Г.Ф. Лавкрафта. Но Пол не стал долго задерживаться на первой странице; он перелистывал журнал, пока не углубился в самое сердце истории. Там он сделал паузу, и моему удивленному взору открылась та же самая строка, которую невозможно было прочесть в невероятно редкой «Тексте Р'Лайха», на котором теперь покоился журнал рядом с корявой записью Амоса Туттла. Абзацем ниже было приведено то, что могло быть только переводом с совершенно неизвестного нам языка «Текста»: «В своем доме в Р'Лайхе мертвый Ктулху ждет, видя сны».