— Вот вам и отгадка, — с некоторым удовлетворением подвел итог Туттл. — Ктулху тоже ждал часа своего нового появления — сколько эонов, никому не дано узнать. Но мой дядя сомневался, действительно ли Ктулху по-прежнему лежит и видит сны, и поэтому записал и дважды подчеркнул те буквы, которые могут значить только одно: «Иннсмут!» Все это, вместе с теми ужасными вещами, на которые отчасти намекает вот эта история, хоть и претендующая на то, что она — всего лишь вымысел, открывает нам глаза на немыслимый ужас, на некое вековечное зло.
— Господи Боже мой! — невольно воскликнул я. — Но вы ведь не думаете, что эта фантазия сейчас воплощается в жизнь?
Туттл обернулся ко мне; взгляд его был до странности далеким:
— Что я думаю, Хаддон, не имеет значения, — сурово ответил он. — Но есть то, что мне самому бы очень хотелось знать: что произошло в Иннсмуте? Что происходило там все эти годы, что так отпугивало от него людей? Почему этот, некогда процветавший, порт впал в запустение, почему половина его домов брошена, а не движимость в нем практически ничего не стоит? И чего ради правительственные агенты квартал за кварталом взрывают прибрежные постройки, дома и склады? И, наконец, какова была причина того, что подводную лодку отправили торпедировать разные участки открытого моря за Дьявольским Рифом на выходе из гавани Иннсмута?
— Я ничего об этом не знаю, — ответил я.
Но он не обратил на мои слова внимания; его голос, неуверенный и дрожащий, стал чуть громче:
— Я могу вам сказать это, Хаддон. Именно это написал мой дядя Амос: Великий Ктулху восстал вновь!
Какой-то миг я молчал, потрясенный услышанным. Потом промолвил:
— Но ведь он ждал Хастура…
— Именно, — четко и профессионально согласился со мной Туттл. — В таком случае, мне бы хотелось знать, кто или что ходит в земле под домом в те темные часы, когда встает Фомальгаут, а Гиады склоняются на восток.
III
После этих слов Туттл резко сменил тему разговора. Он начал расспрашивать меня о моих делах, о практике и, в конце концов, когда я уже поднялся, чтобы откланяться, стал уговаривать меня остаться на ночь. На это я, подумав, согласился, правда, не без некоторой неохоты, и он сразу же вышел приготовить мне комнату. Я воспользовался представившейся возможностью более тщательно исследовать его рабочий стол: нет ли там «Некрономикона», пропавшего из библиотеки Мискатоникского Университета. На столе книги не было, но, подойдя к полкам, я легко обнаружил ее там. Едва я успел снять том, чтобы внимательнее посмотреть, та ли это копия, как в комнату вновь вошел Туттл. Он быстро взглянул на книгу у меня в руках и слегка улыбнулся.
— Я бы хотел, чтобы утром, когда будете уходить, вы захватили ее с собой к доктору Лланферу, — обыденно сказал он. Теперь, когда я переписал себе весь текст, она мне больше не нужна.
— Я с радостью сделаю это, — ответил я с облегчением, оттого, что это дело можно уладить так быстро.
Вскоре после нашего разговора я удалился в комнату на втором этаже, которую он для меня приготовил. Пол проводил меня до двери и задержался на секунду дольше, как будто словам, готовым сорваться с его языка, не было позволено покидать рта. Ибо прежде, чем уйти, он еще раз или два обернулся ко мне, пожелал спокойной ночи и, в конце концов, вымолвил то, что не давало ему покоя:
— Да, кстати… Если вы ночью что-нибудь услышите, Хаддон, не тревожьтесь. Что бы это ни было, оно безвредно… пока.
И только когда он ушел, и я остался один в своей комнате, на меня снизошло значение тех слов, что он сказал, и того, как он их произнес. Мне стало понятно, что в них было подтверждение тех диких слухов, которые наводняли Аркхам, и что Туттл говорил со мной вовсе не без затаенного страха. Задумавшись, я мед ленно разделся и облачился в пижаму, которую Туттл разложил для меня на кровати; мой ум ни на минуту не отклонялся от мыслей о зловещей мифологии древних книг Амоса Туттла. Я вообще никогда не принимаю скоропалительных решений, а сейчас и подавно не был склонен размышлять быстро. Несмотря на очевидную абсурдность всей этой мифологической конструкции, она все же была выстроена достаточно хорошо для то го, чтобы заслужить чего-то большего, нежели просто мимолетного внимания. К тому же, мне было ясно, что Туттл более чем наполовину убежден в ее истинности. Уже этого одного мне было достаточно, чтобы задуматься, ибо прежде Пола Туттла всегда отличала тщательность в исследованиях, а его опубликованные работы никогда не подвергались критике за неточности даже в самых малых деталях. Как результат столкновения со всеми этими фактами, я, по крайней мере, готов был допустить, что у мифологической структуры, очерченной для меня Полом Туттлом, были какие-то основания. Что же касалось ее истинности или ошибочности, то, разумеется, тогда еще я не мог положиться даже на пределы собственного разума: поскольку, стоит человеку принять или отвергнуть что-либо у себя в уме, впоследствии ему вдвойне — нет, втройне — сложнее будет избавиться от своего умозаключения, каким бы пагубным для него оно ни оказалось.