Прозвучала известная всем мелодия, наверху открылась раздвижная дверь, и за ней появился мужчина с лицом негодяя. Фотография № 1. Боязливо улыбаясь, он спускался вниз по лестнице.
Наигранный ужас публики, яростное мотание головами, пожилая женщина закрыла рот ладонью, но в итоге все завершилось бурными аплодисментами.
— Это ваши аплодисменты, — пояснила Нина вновь пришедшему, и тот слегка поклонился.
— На всякий случай я все же задам вам этот вопрос еще раз: вас ни разу не судили за грабеж или убийство? Нет ли на вашей совести подобных провинностей?
— Не-е, ничего такого. Напротив, — весьма скромно заверил господин Бойц. Походило на правду.
Как выяснилось из разговора с Ниной, он был работником филиала супермаркета.
— Спасибо, Вольфганг, что навестили нас!
Милой улыбкой Нина отослала его прочь.
— Почему так вышло? — обратилась она ко мне. Таинственным образом она уже успела очутиться рядом со мною на софе. При этом меня внимательно изучала одна из камер.
Полной уверенности я не испытывал. Возможно, тут сыграли роль выступающие надбровные дуги. А может, и выдающиеся скулы. Трудно сказать.
Нина ободряюще кивала в ответ на мои речи, однако мне от этого легче не становилось.
Оставшийся неузнанным, задвинутый на второй план убийца и грабитель дал ей пищу для размышлений. Публика, к которой она затем обратилась, также терялась в догадках, озабоченно покачивая головами.
— Выходит, если я правильно поняла, лицо ни о чем поведать не может?
— Я бы так не сказал, — ответил я. — Все зависит от ситуации.
Мне вспомнилась история о том, как Лафатер, представленный незнакомцу, не мог избавиться от мысли, что «этот человек убийца». Он тем не менее продолжал беседовать с ним, проявляя обычную благосклонность и радушие, а несколько дней спустя выяснилось, что человек этот и правда являлся одним из убийц шведского короля!
— Так вот, — начал я, — попытаюсь привести вам пример из истории…
Из громкоговорителя донесся голос режиссера:
— Из-за лица Бойца вылетаем секунд на пятнадцать! Нина дала мне договорить начатую фразу, потом встала. Отбой.
— Ты был великолепен!
— Да я ведь и сказать ничего не успел.
— Ну вот я и говорю — ты был великолепен.
Магда прислала в студию автомобиль, доставивший меня прямиком в главный офис «Пер Кон».
— Кстати, наш сторож внизу тебя сразу узнал?
Я посмотрел на нее с изумлением. Никакой сторож мне по дороге к ней не встречался… Ах, это! Только теперь вспомнил.
— По-видимому, так, — ответил я. — Смею тебя поздравить!
— Сегодня утром я загрузила в программу твою фотографию.
Она пробежалась пальцами по нескольким клавишам и развернула монитор компьютера в мою сторону.
Там воздвиглось изображение гориллы со строгим выражением физиономии, нацепившей на нос мои очки, что, на мой взгляд, было совершенно излишне.
— Ты изменился, — заметила Магда.
— Да, немного.
Я смущенно провел ладонью по остаткам волос.
— Но тебе идет.
— Благодарю.
Магда кликнула по моим волосам, и они исчезли.
Сходство этого типа на экране с гориллой еще более усилилось.
— Даже если бы ты появился здесь с наклеенной бородой, в солнечных очках и тому подобное, для «Зорро» это теперь скорее всего не составило бы затруднения. Мы успели над ним основательно поработать. Ну да ладно.
Наконец-то обезьянья морда растворилась в милосердной тьме.
— Жаль. Я бы сама с радостью подъехала в студию. Но сегодня у нас возникли кое-какие проблемы с клиентурой. В последнюю нашу программу все-таки бесконтрольно вкралось несколько мелких ошибок.
Представив себе эту картину, я слегка скривил рот.
Магда посерьезнела:
— Уверяю тебя, когда все заработает так, как мы задумали, можно будет создавать настоящие физиограммы. Ведь в лицах же так много… как тебе объяснить… намеков. Эскизов. Но если эти линии подчеркнуть, усилить их — у тебя, например, оттенить подвижность мускулов в области нижней челюсти, — получается уже портрет. И мы видим: ага, порывист, чересчур порывист.
Она пристально смотрела на меня.
— Ну что ж, — сказал я, — тогда приступим.
Я положил на колени свой портфель, открыл его и вынул конверт. Мне хотелось как можно быстрее произвести обмен, а потом… смотаться.
— Хочу сразу тебя предупредить: я могу предложить только копию.
— Я так и думала. Да! Уже тогда, в Цюрихе, я подозревала: такой, как ты, непременно должен коллекционировать автографы. У меня и сомнений не было.
— К сожалению, ксерокс тоже оставляет желать лучшего, — тихо добавил я.
— Главное, чтобы читалось.
И вот Магда приняла конверт у меня, а я у нее.
Она подержала его в руке, повертела перед носом, точно принюхиваясь.
— Ну нет, — внезапно провозгласила, — так не пойдет. Чересчур уж формально, словно передача денег у мафии.
Она встала, обошла стол и поцеловала меня в лысый лоб.
— Спасибо, — шепнули ее губы где-то там, наверху. В ушах моих зазвенели колокола.
— Магда, — сказал я и, выпрямившись, поднялся с кресла, — ты не обидишься, если я буду с тобой откровенен?
— Нет, конечно.
— Слушай, мне пора. Мой поезд. Я очень тороплюсь.
Я сумел уже окончательно встать, вернее, выпутаться из вишнево-красного кресла.
— Заказать тебе машину?
— Спасибо, спасибо, я и так найду дорогу.
Я старался не допустить, чтобы мой уход выглядел бегством. И все же, быстро, энергично пожав изумленную руку, я не в меру торопливо покинул ее кабинет.
Лифтом не воспользовался, ибо в данном случае я вполне мог при определенных обстоятельствах угодить в ловушку… «Стоять! Вот он и попался — вандал! Похититель рукописей!»
Я беспрепятственно достиг холла, и вот наконец-то дверь.
Почувствовал: за мной наблюдают. Незаметно, на ходу, оглянулся еще раз. И увидел над входом — «Зорро». Холодный стеклянный глаз, нагло блестевший мне в спину.
Глава семнадцатая
Дальнейшие события развивались очень быстро.
Я стоял в кухонном отсеке своего «курятника», пребывая в нерешительности и пожевывая печенье. Мои коренные зубы медленно перемалывали сухую, крошащуюся материю.
Свой третий набросок от первой до последний строчки я давно переслал Хафкемайеру. Таким образом, полученное от фрау Сцабо прощальное письмо Энслина — оно, кстати, оказалось копией из Государственного архива кантона Цюрих, которую я мог бы при желании раздобыть и сам, — я в нем использовать уже не сумел, к тому же это письмо, довольно сумбурное, не содержало, с моей точки зрения, ничего особенно нового. Разве что одно предложение, где речь заходит о каком-то «плане». С переводом последних фраз мне помогла местная преподавательница латыни.
Необузданный юнец, полный трепетного нетерпения перед грядущим, отвергнув объятия мудрейшего Провидения, избирает собственные пути, которые, подобно крыльям орла, вознесут его к храму Величия. Да исполнит же гордость душу его и подготовит ее к полету. Быстрее ветра воспарит он к безоблачным вершинам, и льстивая молва возвестит миру о его славе. Паря в вышине над головами своих сограждан, горделиво взирает он на сии ничтожные создания. Полон приятных фантазий и надежд на завоевания куда большие, обдумывает он ненароком будущее, еще более лучезарное и прекрасное. Но прежде, нежели довершит он свой план, содрогнется душа его, отравленная ядом себялюбия, и ляжет, погребенная под печальными руинами его сумасбродства и безумия.
Non possidentem multa vocaverit Recte beatum. Rectius occupat No men beati, qui deonim Muneribus sapienter uti, Duramque callet pauperiem pati, Peiusque letoflagitium timet.
Того, кто не многим владеет, назовет он поистине счастливым. С большим же правом (досл.: правильней) на звание счастливца претендует тот, кто мудро умеет использовать дары богов, и терпением превозмогает нищету, и страшится позора больше (досл.: ужасней), нежели смерти.