Стены комнаты стремительно понеслись ему навстречу, словно внезапный конец долгого падения. Дым успокоил боль в суставах и пульсацию в старых шрамах, он поплыл на своих подушках, не чувствуя тела. Усмешка кривила его губы, пока они не сложились буквой «О». Его глаза закрылись.
Золотые гурии, одетые в дым, гладили холодными пальцами его лоб и бороду. Другие массировали его конечности и расслабленный живот.
Где-то струились фонтаны, разговаривая с Шейхом Синаном звонкими голосами. Голоса шептали ему о фруктах размером с его кулак и спелых, как грудь девушки. Колыхались широкие листья, навевая прохладу и грезы о ласках. Сок этих фруктов…
Холодный ветер коснулся лица Старика, осушив пленку пота. Колыхнулся закрывающий вход ковер, чьи-то пальцы сжали гладкую ткань на его груди, дернули за белые волосы.
— Проснись, Старик!
Веки Шейха Рашида эд-Дина Синана распахнулись.
Черные глаза юного Хасана уставились на него. Он был самым молодым из хашишиинов, совсем недавно прошедшим обряд посвящения. Но он уже успел завоевать авторитет и напрямую разговаривал с самим Синаном — Главой Общины. Словно само его имя — Хасан — такое же, как у Хасана ас-Сабаха, давно умершего основателя Общины ассасинов — давало ему такое право, на которое он не мог претендовать ни по возрасту, ни по положению.
— Что тебе нужно? — спросил Синан дрожащим голосом.
— Я хочу, чтобы ты пробудился во всеоружии своей мудрости.
— Зачем? Что случилось?
— Христиане у ворот.
— Много христиан? И ты разбудил меня только из-за этого?
— Похоже, они не собираются убираться. Они стали лагерем будто для осады.
— Они опять надоедают своими требованиями?
— Как обычно: чтобы мы вышли и сражались.
— Тогда зачем же ты разбудил меня?
— С ними тамплиеры.
— А! Под предводительством брата Жерара, ты полагаешь?
— Нет — насколько я мог видеть.
— Так значит ты смотрел только со стен.
— Это правда, молодой человек был близок к замешательству.
Голос шейха Синана приобрел твердость.
— Иди и посмотри вблизи и лишь потом зови меня из Тайного Сада.
— Да, мой господин Синан, Хасан слегка поклонился один раз и вышел.
Бертран дю Шамбор начал подозревать, что его обманули.
На третье утро осады Аламута он стоял перед своим шатром. Красные лучи восходящего солнца показались в расселине горы за шатром и осветили усеченный утес, возвышающийся перед ним. Свет окрасил серые камни в цвета осенних листьев, которыми полны в это время года долины Орлеана. Утес незаметно переходил в крепостные стены. Только очень острый глаз мог заметить, где желобки покрытого эрозией камня переходят в штриховку каменной кладки.
Если считать гору за основание крепости, то высота ее стен была более двух сотен футов. У Бертрана не было ни лестниц, ни крюков, ни веревок, чтобы взобраться на вершину.
А даже если бы они и были, ни один человек не смог бы взобраться на такую высоту, когда сверху на него летят стрелы и сыплются камни.
Остроконечные палатки лагеря были еще в тени, в глубокой расселине между Аламутом и противоположной горой. По ней шла единственная дорога к крепости, по крайней мере, единственная, которую можно было видеть и о которой можно было говорить, и слабой струйкой тек ручей. Этот ручей возможно мог питать, колодцы внутри крепости. Между дорогой и водой, зажатыми меж отвесных скал, и разместились палатки людей и коновязи.
Бертрану понадобилось полтора дня, чтобы убедить своих рекрутов в том, что они должны пить и брать воду выше по течению, а мыться и облегчаться ниже. Некоторые из них до сих пор не беспокоились об этом. Хотя это и были основы воинского искусства.
Список того, что Бертран не мог сделать, был длиннее, чем список его возможностей.
Он не мог построить осадные машины. Не только из-за того, что здесь не было места для их постройки как не было места и для маневра, но главное
— здесь не было дерева — и невозможно было купить за сирийские динары. Это была страна, где вооруженные христианские воины на конях были дороги, но простые доски и брусья были еще дороже.
Он не мог начать общий штурм. Дорога, ведущая к крепости, извивалась: сначала на север, потом на юг, затем снова на север… И за каждым поворотом ожидали сарацины. Перед поворотом склон холма под дорогой они превращали в крутой обрыв, а склон над дорогой защищали стеной камней. Так что оставался очень узкий проход, достаточный лишь для того, чтобы рядом могли проехать два вооруженных всадника. В ста шагах от каждого такого прохода располагался отряд сарацинских стрелков. Они пили охлажденные соки, ели фрукты и сладости и посылали стрелы в прорези шлемов тех христиан, которые пытались проехать.