К вечеру шум на площади стал намного громче, и весельчаки в маскарадных костюмах вовсю подшучивали друг над другом.
Кто-то привел туда живого слона, белое конфетти сыпалось словно снег, и уже зажигались гирлянды цветных фонарей, протянутые от столба к столбу.
Обезьянки плясали на шарманках, в сотнях балаганов толпились зрители, а на площади все играла музыка и все кружились и кружились в танце.
Юбки дам взвивались множеством оборок, домино распахивались, открывая струящиеся каскады шелка.
Смех звучал все громче и громче, почти заглушая оркестр.
Держа Катерину под руку, чтобы она не потерялась в толпе, герцог выбрался из ярко расцвеченного волшебства площади в сумрак улицы, ведущей к каналу.
Когда они подошли поближе, герцог увидел под мостом много гондол. Все они были ярко украшены, некоторые — принадлежащие богатым семьям — отличались изысканной резьбой, а гондольеры носили шелковые куртки, короткие бриджи, длинные чулки, красные кушаки и красные шапочки.
Катерина явно не рассчитывала, что герцог будет провожать ее до самой гондолы.
Она остановилась наверху лестницы, спускающейся к каналу, и герцог, не желая смущать девушку, не стал долее навязывать ей свое общество.
— Спасибо, — снова сказала Катерина тем же робким, прерывающимся голоском. — Спасибо, милорд! Я была так счастлива сегодня.
— Для меня честь познакомиться с вами, — ответил герцог. — Позвольте пожелать вам счастья.
В этот момент на мост высыпала шумная толпа масок. Герцог знал, какой грубой и нахальной бывает подвыпившая толпа гуляк, он схватил Катерину за руку и оттащил подальше от лестницы в тень соседнего дворца.
Они встали под аркой. Маски, буяня и насмешничая, задираясь и толкая всех, кто попадался на их пути, наконец благополучно прошли мимо.
— Теперь вы понимаете, — строго сказан герцог, — что такой молодой девушке, как вы, крайне неблагоразумно приходить одной на карнавал. Вам нужно сопровождение для защиты.
— Я понимаю.
Катерина посмотрела на него, и в сумерках герцог различил блеск ее глаз в прорезях маски и чуть подрагивающие губы.
— До свидания, Катерина, — сказал он тихо.
Девушка не шевельнулась, и тогда герцог привлек ее к себе и поцеловал в губы.
Ее рот был очень нежным, сладким и невинным, и почти минуту герцог удерживал Катерину в своих объятиях.
Эта минута доставила ему наслаждение, которого он не ожидал. Уже много лет герцог не встречал женских губ, которые были бы так беззащитны и так нежны под его губами. Потом он отпустил девушку.
Несколько мгновений Катерина стояла совершенно неподвижно, подняв к нему лицо. Потом повернулась и, не сказав ни слова, побежала к лестнице.
Оставшись под аркой, герцог смотрел, как девушка спускается по ступеням к каналу, и только когда она исчезла из виду, медленно пошел назад к площади Святого Марка.
Веселый шум обрушился на него со всех сторон. Герцог постоял пару минут, созерцая площадь, затем решительно прошел сквозь толпу к причалу и, подозвав гондолу, велел отвезти его к дворцу Тамьяццо.
Затянув песню, гондольер повел свое хрупкое суденышко по подернутой рябью воде Большого канала.
Все гондольеры пели во время карнавала, и все песни их быпи о любви.
Карнавал после праздника Вознесения традиционно был самым веселым и самым блестящим из всех карнавалов.
Именно в праздник Вознесения дож исполнял обряд обручения с морем, и это торжество одновременно являлось празднованием славной победы на Барбароссой.
Венеция сражалась за Папу Александра III, который в благодарность дал дожу кольцо и сказал:
— Пусть потомки помнят, что это море — ваше по праву победителя и подвластно вам, как жена — мужу.
Торжественная церемония обручения совершалась ежегодно, начиная с 1177 года.
Дож, плывущий над толпой в своих парадных носилках, под звуки свирелей и труб, в сопровождении блестящей процессии послов, грандов и сенаторов, поднимался на борт огромной галеры под названием «Буцентавр» и плыл по усыпанной цветами лагуне в Сан-Николо дель Лидо.
Развевающиеся флаги и штандарты, пеоты благородных семей, украшенные гирляндами и флажками, золоченые весла, гондольеры в красных и небесно-голубых костюмах, пышно одетые мужчины и женщины, шелка и бархат, звенящие колокола и кричащие толпы — все это представляло собой великолепное зрелище.
Но герцог был рад, что пропустил его. Его не интересовала такого рода помпа.
Дворец, куда стремился герцог, находился совсем недалеко. Это оказалась величественная резиденция. Слуги, которые помогли ему выйти из гондолы, носили затейливые ливреи, расшитые золотой тесьмой.
Направляясь по коридорам к гостиной, герцог отметил, что все здесь так же великолепно, как и в других дворцах Венеции.
Дзанетта Тамьяццо считалась первой куртизанкой в Венеции. Она была изысканно красива, показаться в ее обществе уже почиталось за честь, и ее так восхваляли, и так перед ней заискивали, будто она из королевской семьи.
Когда объявили о приходе герцога, Дзанетта стояла в громадной гостиной на втором этаже своего дворца, беседуя с полудюжиной кавалеров — все известных фамилий.
Увидев входящего герцога, куртизанка подбежала к нему, протягивая руки.
— Mon cher[2], — воскликнула она по-французски, так как в Венеции французский язык считался шиком, — я слышала, что вы приехали, и я с таким нетерпением ждала вас!
Герцог одну за другой поднес ее белые руки к своим губам.
— Мне следовало прийти к вам раньше, — сказал он, — но меня как назло задержали.
— Но теперь вы здесь, — улыбнулась Дзанетта, — и что может быть прекраснее?
Она представила герцога остальным джентльменам, и те смерили его оценивающими взглядами, спрашивая себя, насколько серьезный соперник этот новый гость.
Герцог познакомился с Дзанеттой в Париже и увез ее с собой в Лондон. Какое-то время венецианка принимала его покровительство, пока снедавшая ее страсть к путешествиям не заставила Дзанетту покинуть Лондон и вернуться на родину.
— Вы выглядите еще красивее и элегантнее, чем раньше, — сказала она герцогу, глядя снизу вверх на его лицо с четкими, почти классическими чертами в обрамлении темных, ненапудренных по последней моде волос, завязанных сзади черным бантом.
— Вы мне льстите. И позвольте напомнить вам, Дзанетта, что это я должен говорить комплименты.
— Англичане не понимают таких тонкостей, — вмешался один из джентльменов.
— Вот тут вы ошибаетесь, — ответил герцог. — Мы не говорим комплиментов, если они неискренни, но когда говорим, мы говорим от чистого сердца, и потому я могу сказать совершенно чистосердечно, Дзанетта, что Вы самая красивая женщина в Венеции, если не во всей Европе.
Дзанетта захлопала в ладоши от удовольствия, а окружающие ее джентльмены явно скисли. Потом она сказала герцогу:
— Я должна поболтать с вами, я должна столько услышать, ведь прошло уже больше трех лет, как мы не виделись. У вас найдется для меня немножко времени?
— Для вас у меня целая вечность, — ответил герцог.
Дзанетта засмеялась и, повернувшись к остальным своим гостям, по очереди протянула им руку.
— Вы должны идти, друзья мои. Герцог — это тот человек, который занимает особое место в моем сердце. Если не ошибаюсь, он не задержится в Венеции, и, как вы сами понимаете, раз мне представилась возможность похитить у него часок-другой, мне не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.
Молодые люди посмотрели на герцога с неприкрытой ревностью, но делать нечего, пришлось им откланяться.
Когда они ушли, Дзанетта велела слугам подать вино и говорить всем, что ее нет дома.