Сами местные, к френореанцам относились настороженно. Еще не поблекли в памяти народа времена, когда легионы солдат Бернхольма хозяйничали над всеми землями от Срединного хребта на севере, до бескрайнего моря на Юге.
В ту пору предки нынешнего балкийского короля не сидели в пышных покоях и золоченых залах. Скитаясь по лесам и прячась в горах, они были предводителями вечного народного бунта, направленного против завоевателей. Сейчас же все изменилось. Войск френореанцев в Тальвильроге больше не было, балкийцы могли говорить на своем языке, повсюду реяли красные флаги с черным балкийским вороном, но местных и это похоже не устраивало, им не хватало прежнего духа мятежа.
Питт сидел в вороньем гнезде, на центральной мачте. Внизу, на палубе, туда-сюда сновали матросы, готовые швартовать корабль. Путь до Тальвильрога занял у Учтивого три дня. Запасы пресной воды они пополнили на Вороньем мысе, а потому больше не торопились. Декард, только-только став капитаном, видимо решил пока не слишком утруждать команду.
Вчера вечером, бывший штурман вновь собрал моряков в трюме. Все надеялись он даст какие-нибудь объяснения по поводу судьбы капитана, но тот не сказал ничего нового. Самым значительным фактом, из всей речи Декарда, стало то, что каждый матрос получит удвоенное жалование, по возвращению в Бернхольм. Если, конечно, служба их будет исправной.
Ко всеобщему удивлению, главными сторонниками нового капитана стали Бернард и Отто. Они часами проводили у того в каюте, о чем-то оживленно споря. Команда была не слишком рада такому неочевидному союзу. Бернард вызывал у всех бесконечное уважение, и тот факт, что он поддержал «выскочку», вместо того чтобы взять управление судном в свои руки - никого не обрадовал. Боцман так же, на отрез отказался говорить, что-либо о судьбе капитана Фейгана.
Питт надеялся, что теперь, когда он стал невольным свидетелем того разговора, его допустят к другим тайнам, поручат хоть какое-то мелкое дело, но надеялся, как ему казалось, зря. Что Бернард, что Отто, словно нарочно перестали обращать на него внимание, лишь изредка удостаивая его суровыми предупреждающими взглядами, заметив, что тот вступил в разговор с кем-то из матросов.
За этими мыслями юнгу застал забравшийся к нему на мачту младший матрос Хекс. Он взлез в корзину к Питту, хлопнул того по плечу и произнес:
— Спасибо что подменил. Мы почти на месте. Ты это… дуй вниз, Декард тебя ищет.
— Меня? Зачем? — недоверчиво спросил юнга, дрожащим голосом. Его сердце забилось чаще.
— А мне откуда знать? — пожал плечами Хекс, — Иди уже, — закончил он, выпихивая юношу из корзины.
Питт, словно молния, оказался внизу и через несколько мгновений уже стоял у каюты капитана, готовый постучать в дверь. Но это не потребовалось. Стоило ему занести кулак, как вход в каюту распахнулся и сухая, жилистая рука втащила мальчика внутрь.
В комнате стоял полумрак. Единственным источником света была пыльная лампа, стоявшая на подвешенной к потолку цепями столешнице. Рука, втянувшая Питта в каюту, принадлежала Бернарду. Он запер за ним дверь и устремился к сидевшему за столом Отто. Рулевой, не обращая внимания на юнгу, наклонился над какими-то бумагами, тщательно их изучая. В дальнем конце помещения, у открытого окошка, стоял Декард. В зубах у него была зажата трубка, исходивший от нее дым растекался по каюте, наполняя ее едким запахом табака. Питт поморщился.
— Что же у них такое случилось? — процедил сквозь зубы Декард, обратившись толи к присутствующим, толи к самому себе.
— Опять пожар небось, — отмахнулся Бернард, усаживаясь на стул.
— Нет. Я отчетливо слышу колокола королевского дворца, — покачал головой штурман и развернулся в сторону Питта. Лицо Декарда изменилось. Оно осунулось и словно постарело. На его и без того сером лице, круги, прорезавшиеся под глазами, выглядели совсем черными. Было ясно - новый капитан плохо спит уже не первую ночь.