– Значит, Хоррик... - подметил про себя пленник.
– Говоришь он преследовал тебя? – здоровяк так близко навис над пленником, что тот смог в мельчайших деталях разглядеть его лицо здоровым глазом.
Дилос замер, раздумывая над ответом, а потом, как можно более непринужденно промолвил:
– Не знаю, может даже он был не один. Я и его то мельком видел.
Хоррик моргнул, после чего, дыхнув на узника чем-то неприятным, отвернулся от него и вновь взглянул на Михелуса:
– Почему ты его преследовал?
Этот вопрос заставил Дилоса вздрогнуть. Он с нарочитым безразличием взглянул на истекающее кровью лицо брата, но Михелус и не думал отвечать. Взгляд его по-прежнему был устремлен куда-то в сторону:
– Пожалуй твое молчание сейчас - это лучшее, что ты для меня сделал за всю жизнь, –ухмыльнулся про себя Дилос.
В этот момент Хоррик хмыкнул и без предупреждения вновь полоснул лежащего на земле пленника своим оружием. Угодило оно в левую щеку, украсив лицо хьёрта новым кровавым рубцом, шедшим от уголка рта до скулы. Рана тут же залилась кровью, а левая половина лица Михелуса сама по себе начала жутковато улыбаться.
Хоррик вновь повернулся к Дилосу и вопрошающе уставился на него:
– Я изгнанник, – предвосхитил вопрос узник.
Взглянув на искаженное судорогой лицо брата пленник продолжил говорить:
– Обычно если человек стал изгнанником - это означает, что он сделал что-то... неприемлимое для других, - выдавил из себя Дилос.
Он решил, что чем больше общего его враньё будет иметь с правдой, тем больше и вероятность, что ему поверят:
– Поэтому, с отшельниками, при встрече, говорят лишь на языке боли и крови…
– Неприемлимое для других – задумчиво повторил его слова Хоррик, почесывая лысый подбородок,
– И что же ты натворил?
В глазах здоровяка промелькнул неподдельный интерес. Он присел на корточки и наклонился было в сторону Дилоса, но тут же одернулся и вскрикнул от боли. Слушая слова одного пленника, он напрочь забыл про другого. И тот не упустил шанса вцепиться зубами в предплечье обидчика.
Измазанное кровью лицо Михелуса на этот раз выражало отчаяние. Видимо этот рывок стоил ему последних сил, потому, как последовавший за ним удар Хоррика – лишил узника чувств и опрокинул его лицом в грязь. Дилос услышал при этом отчетливый хруст и его в очередной раз передернуло. Изо рта его брата потекла струйка розовых пузырей. Вслед за ней на землю вывалилось несколько зубов.
Михелус даже сейчас не издал не звука. Была ли это его воля или у пленного просто иссякли последние силы – было неясно.
– Ах ты грёбаный недоносок! – позабыв о Дилосе, разразился криком Хоррик. Он с жутковатым оскалом потирал оставшийся на руке кровавый синяк. Выпрямившись в полный рост, здоровяк с размаху воткнул конец своего ботинка в спину Михелуса и заорал:
– Отвечай, сколько вас было!
Ботинок врезался в поясницу.
– Трое?! Четверо?!
Пятка врезалась в живот.
– Откуда вы пришли?
Последний удар пришелся в лицо. Хоррик вновь наклонился, ухватил Михелуса за шиворот и подтянул к себе:
– Сколько всего вас в этих пущах? Отвечай, дикарь!
Дилос заранее знал, что случится. По-прежнему без единого слова, его двоюродный брат повел распухшими изрезанными щеками из стороны в сторону и выплюнул кровавое месиво в лицо своему мучителю.
Хоррик замер. Он не стал вновь кричать или бить Михелуса и даже опустил его на землю. На украшенном малиновыми соплями лице громилы появилось непонятное удовлетворение:
– Похоже наш гость действительно немой, парни.
Утираясь, Хоррик подошел к стоящему ближе всех человеку, забрал у того из рук факел и произнес:
– Принеси щипцы.
Мужчина хитро заулыбался в ответ и поспешил куда-то наружу.
– Хочу рассказать вам кое-что, – начал Хоррик. Говорил он медленно, причудливо мешая слова понятные и хьёртам и его людям.
– У меня в детстве был друг. Его звали Дарен.
– И к чему это? – нахмурился Дилос, пытаясь понять куда клонит здоровяк.
Тем временем, тот воткнул факел в землю и сунул в пламя свой нож.
– Когда ему было семь лет, он заболел и совсем перестал гулять на улице. Парень лежал все время дома, а я был единственным кто заходил его проведать, – говорил громила медленно и отрывисто. Его глаза при этом неотрывно следили за огнем.