У Бернарда была странная, но страшно веселившая Питта привычка – вставлять в пустую глазницу разные мелкие предметы. Повязки он принципиально не носил, предпочитая буравить несчастный взгляд провинившихся моряков холодной «пустотой» своего собственного. Этой ночью, темную полость в его обтянутом сухой кожей черепе, заполняла серебряная френореанская монета, ярко поблескивавшая в свете лампы.
Преодолев полосу препятствий, Питт наконец приблизился достаточно близко, чтобы суметь разобрать голос боцмана:
— … о чем я тебе и говорю, Болтун, быть суеверным себе дороже. Вспомни историю Балкийского короля - Категаса Второго. Гадалка предсказала бедняге что… — тут Бернард повысил тон, изображая старушечий голос, — «Именем своего собственного брата ты будешь убит в тот момент, когда менее всего будешь готов к этому!»
— Я не знаю этой истории, — застенчиво произнес юнга, присаживаясь рядом, — Расскажете?
Судя по довольному лицу, эта просьба старика страшно обрадовала и тот, нахохлившись от собственной важности, продолжил:
— Так вот. Категас перепугался, ведь у него и в правду был брат, любимый младший брат. А история учит, что младшие братья королей редко, когда не тешатся надеждой занять место старших. Категас боялся, что тот устроит переворот, прирежет его в собственной постели или еще каким-нибудь подлым способом займет трон. Король держал брата подальше от двора, посылал его в качестве посла к своим врагам, приказывал ему вести авангарды во время сражений – одним словом, всячески старался приблизить его смерть. Ну и… в конце концов, та нашла его на поле брани. Когда мертвое тело брата предстало перед Категасом, тот осознал свою ошибку и в гневе приказал четвертовать старуху-гадалку, а ее останки скормить собакам. Самому ему ничего не оставалось кроме как оплакивать своего самого верного слугу…
Бернард внезапно закашлялся, а потом, устремив взгляд на Питта, подытожил:
— Категас Суеверный – так его потом и прозвали. Такая вот история, мальчик.
— Но ведь она на этом не заканчивается, - ответил собеседник боцмана - рулевой по имени Отто, которого все звали просто Болтуном. Его потная лысина в этот момент заблестела почти так же ярко как серебряная монета в глазу у боцмана.
— О чем ты? — нахмурился старик.
— О том, что предсказание гадалки все же сбылось, — ухмылялся Болтун, — Уже будучи стариком, Категас пришел на могилу к брату, упал на колени, по привычке стал просить у него прощения и…
— И в этот момент могильная плита, с высеченным на ней именем брата, надломилась и пришибла несчастного старика! — закончил за лысого матроса Бернард, — Я тоже слышал эту байку, да только едва ли это произошло на самом деле! Ни в одной книге этого не записано.
— Как и то существовала ли гадалка и ее предсказание, — смеясь, парировал Болтун.
— Ну это-то уж всем известно! — возмутился боцман.
— Это как взглянуть. Смысл любой истории определяется лишь тем, с какой стороны мы на нее посмотрим и какие детали учтем, — пожал плечами матрос.
— Я смотрю на все только с одной стороны, — прокаркал Бернард указывая на пустую левую глазницу и, переведя палец на здоровую, добавил, — С правой!
Все сидевшие вокруг разразились хохотом, в том числе и Питт. Даже лежавший под ногой боцмана толстяк странным образом заерзал.
— А я вот смотрю на тебя и для меня она левая, — улыбаясь, произнес Болтун.
— Это уж действительно, как посмотреть, но в конце то концов… — начал было боцман, однако его прервал звук, которого вся команда вот уже шесть дней ждала с огромным нетерпением.
На палубе звенел колокол.
— Капитан! — закричал Питт, вскочив на ноги. Но это был не капитан. Почти сразу на лестнице послышался шум шагов и в трюм, освещая себе дорогу факелом, вошел Декард.
Лицо его было чернее тучи, в глазах читалось крайнее беспокойство. На поясе у штурмана блестел палаш. В левой руке он сжимал свернутый трубкой кусок пергамента.
— Что случилось? Он вернулся!? — раздался в общем гуле голос Бернарда.
Вошедший стремительно приближался к нему:
— На набережной вооруженные люди. Похоже готовятся сесть в лодки, - хрипло произнес Декард и резким движением протянул боцману свиток: