— Это тебе. Читай.
Старый матрос с недоумением взял в руки пергамент, осмотрел его и удивленно спросил:
— Печать капитана? Когда он дал тебе это?
Декард сжал зубы и, не пытаясь скрыть раздражение, прошипел:
— Какая нахрен разница? Умоляю - читай!
Бернард скривил рот в усмешке, сильно напомнившей Питту собачий оскал. Монета, до того плотно сидевшая в его глазнице, выскочила и со звоном покатилась по полу:
— Не истери, я прочту.
Старый матрос сделал пару шагов назад и вновь уселся на свой стул. Сорвав сургуч и развернув свиток, Бернард поднес его к лампе, нахмурился и стал читать. Его одинокий глаз напряженно бегал из стороны в сторону, прыгая по строчкам то вверх, то вниз.
— "За двоих пашет", — подметил про себя юнга, скорчившись в щербатой ухмылке.
К тому моменту, когда боцман закончил - вся команда уже обступила его плотным кольцом. На их лицах можно было прочитать почти всю палитру эмоций, на какие только способен человек. Одни выражали тревогу, другие радость. Кто-то стоял с кислой миной, явно недовольный тем, что время работать выпало в столь поздний час. А кто-то наоборот всем своим видом выражал решимость к действию, потягиваясь и разминаясь перед ночным плаванием.
Лицо одного лишь Бернарда выражало ровным счетом ничего. Одни только его брови нахмурились еще сильнее.
Дочитав, он медленно встал, подошел к Декарду, протянул ему назад свиток и блеклым голосом произнес:
— Ну, раз так, — задумавшись, боцман сделал небольшую паузу:
— Ждем вашего приказа… капитан.
Глава 2 - "Беглец".
Сгорбленный от усталости мужчина двигался вверх по лесному склону. Темп себе он задал верный. Таким умелые путешественники без проблем преодолевали не одну версту.
Шаг за шагом. За шагом – шаг. Еще один. И еще.
Казалось бы, никаких проблем. Карабкайся себе вверх, помогай руками, цепляясь за торчащие там и тут корни. Но - не тут-то было.
Известняк под ногами путника внезапно осыпался и тот, судорожно хватая ртом воздух, рухнул вниз. Лежавшая повсюду сухая, острая, как иглы, хвоя впилась ему в лицо и ладони. Любой другой тут же отпрянул бы, вереща от боли, но потрясение, владевшее им последние сутки, притупило все чувства.
Приложившись ухом к земле, он замер, ожидая услышать шаги преследователей. Но, к его огромной «радости», все было спокойно:
— Хоть в этом духи благоволят мне, — мрачно промолвил он вслух.
Перевернувшись на спину, человек привстал на локтях и оглянулся. Как и прежде его окружал лес. Длинные сосны тесной стеной торчали из земли, сплошь покрытой высокими кустами папоротника. Мужчина подполз, к ближайшему из деревьев, прижался к нему спиной и прикрыл глаза. Грудь его тяжело вздымалась, в тщетных попытках восстановить сбитое долгим бегом дыхание. Ладони слегка подрагивали.
Подождать и удостовериться в том, продолжается ли погоня – беглец не мог. Мешал тому, отдававшийся покалыванием в груди, неизбывный страх. Отныне – постоянный его спутник.
Наконец отдышавшись, он вновь прислушался. Опять ничего. Почти.
— «Что это? Шум воды?» — промелькнуло в его голове.
Пересохшее, полное пыли, горло заставило мужчину встать и пойти навстречу источнику звука. Спустившись вниз по склону и обогнув, торчащий из земли, кусок скалы, он заметил ручей. Совсем небольшой, тот множеством тонких струек бил прямо из толщи известняка, образуя внизу на земле небольшую чашу.
— «Да ты чёртов везунчик, Дилос», — с прежним мраком, обратился человек к самому себе.
Он нагнулся было, чтобы умыться и попить прохладной воды, но тут, со дна чаши, на него посмотрело худое, изможденное, лицо зеленоватого оттенка. Лоб и обе щеки его были покрыты ссадинами и синяками. Волосы на голове спутаны и грязны. Из пыльной бороды торчали сосновые иголки.
— О, давненько не виделись, — насмешливо проговорил он, разглядывая казавшуюся теперь совсем чужой физиономию.
Внезапно рот Дилоса исказила гримаса боли и он, остервенело, стал бить ладонями, по поверхности, пытаясь прогнать ненавистное ему отражение. Наконец успокоившись, мужчина упал на колени и надолго опустил голову в мутную от всплывшего известняка воду. Перед глазами промелькнули события всех последних часов. Сердце его сжалось, и он вынырнул.