Благодаря нашей доброй удаче мы еще могли показывать свои представления за пределами Лондона. Или нет, неверно, это была не наша «добрая удача», а результат осмотрительности и благоразумия наших пайщиков – тех самых людей среднего возраста, о которых Кемп-плясун отзывался так грубо. Вилл Клякспир и Дик Дурбедж, Томас Прыщ и Ричард Доходяга и другие. Это были те люди, благодаря которым – притом, что они еще играли, танцевали, пели, писали и ставили пьесы, вели счета, – «Глобус» все еще вращался вокруг своей оси.
Естественно, не так-то просто было покинуть Лондон. Многие из моих товарищей имели жен и детей. Семьи, возможно, были вполне привычны к тому, что мужчины уезжают с труппой. Это происходит один или два раза в год. Но оставлять близких тогда, когда худшее, что им угрожает, – это смрад лондонского лета, не то же самое, что покидать их перед лицом чумы, свирепствующей на окраинах города. Это уже немножко напоминает бегство. Два или три семьянина предпочли не ехать, а один или два холостяка остались в Лондоне по своим собственным причинам. Нам предстояло путешествовать слегка поредевшей труппой, хотя нас все-таки было больше, чем в обычные летние поездки.
Лично мне было все равно, выглядело это бегством или нет. У меня не было ни жены, ни детей, мне было некого – почти – оставлять позади, никого, чье расположение меня бы заботило. К тому же, хотя первое столкновение с тем, что Абель Глейз назвал Ее Величеством Чумой, в доме на Кентиш-стрит по-своему будоражило, это ощущение быстро сменилось тупым, безотчетным страхом, когда смерть начала взимать свою дань в разных частях Лондона. Так что объявление о том, что мы уезжаем, я принял весьма радушно.
Мы не знали точно, что нам придется играть, хотя назывались самые различные пьесы. Право окончательного решения принадлежало старшим; это должно было выясниться по прибытии. Во всяком случае, требования могли измениться в соответствии с обстоятельствами, которые ждали нас там, куда мы приедем. Поэтому мы взяли с собой несколько костюмов на все случаи жизни (от короля до крестьянина), самый необходимый реквизит и пачку рукописей с текстами пьес. Все это свалили в фургон, который тащила наша старая верная лошадка Флам – она провела с труппой больше лет, чем многие из нас, актеров.
Еще меньше мы знали о том, когда вернемся в Лондон. Если все будет идти хорошо – то есть если число умерших от чумы не превысит все мыслимые нормы, – мы должны были возвратиться в город по окончании поста. Но в этом не было уверенности. Среди членов труппы распространилось странное ощущение, что впереди у нас долгий поход, как у армии, маршем продвигающейся на вражескую территорию.
Я договорился со своим хозяином Сэмюелем Бенвеллом, чтобы тот придержал за мной комнату в Мертвецком тупике, и согласился, хотя и неохотно, возместить ему половину платы за неделю, то есть шесть пенсов, и заплатить первые четыре взноса вперед. Если я не вернусь к началу июня, он был волен найти себе других жильцов. Я, впрочем, сознавал, что, если чума по-настоящему завладеет городом, Бенвеллу сложно будет сдать мое покрытое плесенью жилище кому бы то ни было, поэтому мне скорее всего будет легко сбить цену и тем компенсировать некоторые мои потери.
Все эти расчеты могут показаться мелочными, но существовало своеобразное утешение в том, чтобы в эти трудные времена заглядывать на три месяца вперед, планировать свою жизнь так, будто все шло своим чередом. Разве не странно, как мы, по дороге к вратам ада, можем отвлекать себя мыслями о том, чем в следующий раз пообедать или на чем сэкономить несколько пенсов.
Кроме моего хозяина существовал только один человек, с которым я должен был попрощаться.
Прошлой осенью я встретил молодую вдову Ричарда Милфорда, Люси. Когда мы впервые встретились, она была не вдовой, но замужней женщиной. Вскоре после этого, впрочем, ее мужа лишили жизни, и какое-то время в убийстве подозревали меня, за что даже упекли за решетку. Ричард Милфорд был сочинителем, честолюбивым малым, писавшим несколько раз и для нашей труппы. Он был в вечной погоне за успехом, но, прежде чем ему выдался достойный случай показать себя, его зарезали на пороге собственного дома. Примерно в то же время я и сам пережил потерю близкого человека: моя драгоценная Нелл была зверски убита той же рукой, что избавилась от Ричарда Милфорда. Меня мучили кошмары после этой смерти и после некоторых других последовавших за ней событий, мучили еще месяцы спустя. Неминуемо нас двоих, вдову и актера, свело вместе общее горе. Затем, что было уже не так неминуемо, мы обратились друг к другу за утешением.