День клонился к закату. Небо затянули облака, но в воздухе еще чувствовалось тепло. Я был не прочь прогуляться с привлекательной женщиной.
– Чего вы хотите от меня? – спросил я.
– Найти убийцу.
Слова эти прозвучали так буднично, что я подумал, что ослышался. Я косо взглянул на нее, но она не смотрела на меня. Впервые я обратил внимание на ее линию подбородка, сдержанную и четко вылепленную.
– Кто… умер?
– Никто не умер.
Ну конечно, она сошла с ума – хотя внешне, может, и не выглядела безумной.
– Дело скорее в том, кто умрет.
Либо сумасшедшая, либо, как у моей подруги Люси Милфорд, оставшейся в Лондоне, у нее был «дар», способность видеть будущее. Боже упаси, только не еще одна провидица, взмолился я про себя.
– Мне жаль говорить это, госпожа Констант, но вы уверены, что говорите с нужным человеком?
– Вы, верно, думаете, мне нужен святой или доктор вместо вас, – ответила она.
Именно это я и подумал, но не очень-то вежливо рекомендовать кому-либо обратиться к врачу или священнику, если только этот кто-то не находится в отчаянном положении.
– Я серьезна, и я в своем уме, – сказала Сьюзен. – Выслушайте, я все объясню.
И я выслушал ее, пока мы бродили по дорожкам среди лугов Крайст-Черч. Согласившись на встречу с ней, я должен был ей хотя бы это.
Она рассказала, что ее семья – боковая ветвь рода Константов, живших в этом городе поколениями. Она родилась в Ипсвиче, но ее родители умерли с разницей в несколько месяцев, когда она была совсем маленькой, поэтому ее взяли оксфордские Константы – Джеймс и Сара Констант, родители, – и воспитали ее как члена своей семьи.
– Вот как, а я думал, ваша мать жива.
– Нет, это не так. Что навело вас на такую мысль?
– Потому что я помню день, когда мы привели пострадавшую госпожу Рут к доктору Ферну. Она сказала, ее послала ваша мать.
– Это легко объяснить. Я не помню своих настоящих родителей, совсем не помню, поэтому для меня естественно думать о старшей Саре и Джеймсе как о матери и отце. А они были настолько любезны, что разрешили мне называть их так. И их дочери, Сара, Эмилия и другие, были мне как сестры, как младшие сестры. Эмилия еще даже не родилась, когда я приехала сюда. У нас была одна и та же кормилица, госпожа Рут. Мы делили одни и те же воспоминания, играли в одни и те же детские игры, плакали и смеялись над одними и теми же детскими происшествиями.
Мы подошли к реке, быстрой и полноводной в это время года. Этот университетский городок настолько особенный, что даже реку здесь величают Исидой, хотя мы, простые лондонцы, называем ее попросту Темзой. Очевидно, она теряет в статусе к тому времени, как достигает столицы. Я все еще гадал, почему госпожа Констант захотела поговорить со мной. Пока что все, что она мне сказала, было довольно обыденно. Можно считать, ей повезло, что ее воспитали любящие дядя и тетя. В общем-то именно это я ей и сказал, когда мы шли вдоль берега.
Да, она знала, что ей повезло. У нее были обязанности по отношению к тем, кто взял ее под свой кров много лет назад, сказала она своим низким голосом и в до странности церемонной манере. Эти обязанности и были причиной того, что теперь ей требуется что-нибудь предпринять, ибо она полагает, что кто-то пытается медленно отравить ее кузину Сару.
– Отравить?
– Я в этом уверена.
– Сара – это та женщина, что хочет выйти замуж за Вильяма Сэдлера, – проговорил я, подумав, что несколько необычно говорить почти фамильярно о двух людях, которых я не то, что не встречал – никогда не видел. – Есть возражения против их союза?
– Да, но не слишком много. Думаю, обе семьи уже почти готовы сложить свое… э… оружие. Соединение молодых наконец примирит и старых.
– А что думают сами молодые?
– Вильям… беспечен. Он съест все, что положат ему на тарелку. А Сара… она весьма рада.
Странно было слышать это об ожидаемом браке. Но я не отступал:
– Тогда почему вы думаете, что госпожу Сару Констант, вашу кузину, пытаются отравить?
– Потому что у нее есть враг, решивший, что она не выйдет замуж за Вильяма Сэдлера.
– И она на самом деле говорила о врагах, об отравлении?
– Не столько словами, нет, хотя однажды она и вправду упоминала странный цвет и запах у пищи, – ответила Сьюзен Констант. – Она очень чувствительная. Готова навзрыд рыдать из-за смерти любимой собачки. И рыдает.