Вскоре лестница, наконец, привела к фойе. Одна каменная комната, внутри которой размещалось огромное хранилище. Дверь представляла собой замысловатый механизм гномьей конструкции, ряд взаимосвязанных витков из латуни и стали и других сплавов, названия которых Евангелина не могла назвать — достаточно крепких, чтобы выдержать даже совместный магический удар. Вся башня могла сравняться с землей, но дверь осталась бы невредимой. Конечно, все, что находилось внутри, было бы разрушено, что заставляла его гадать, почему эту комнату поместили не в подземелья, а сюда. Ей казалось, ордену нравится держать амулеты здесь наверху, вне досягаемости магов, словно блестящую игрушку, которой дразнят ребенка, отчаянно пытающегося дотянуться до нее.
По обеим сторонам двери в хранилище сверкали слабым красноватым светом стеклянные пластины. Два ключа для входа — один для храмовника и один для мага. Это был способ попасть внутрь, как было положено с момента образования Круга.
Перед хранилищем стоял стражник в доспехах храмовника, в такой прямой стойке, что можно было не сомневаться в том, что несколько секунд назад он спал.
— Рыцарь-Капитан! — он резко отдал честь.
Такое заслуживало выговора, но это был самый утомительный пост во всей башне. До восстания в Киркволле здесь даже не требовалось нести дозор; потом Рыцарь-Командор Эрон решил, что этого требовала осторожность. Но даже так, с трудом можно было ожидать, что кому-то может понадобиться эта комната посреди ночи. «Счастливый день стражника», — подумала она.
— Усиленно несете дежурство, я смотрю, — сказала она, приближаясь.
— Да, сэр!
Стражник часто заморгал, на его лбу проблестела капля пота. Его мягкое лицо выдавало аристократа, какого-нибудь второго или третьего сына из забытого уголка Империи, который, без сомнения ненавидел тот факт, что продвижение по службе в ордене было не таким легким, как он того ожидал.
— Отойди в сторону.
Она раздраженно махнула рукой; он практически скулил, убираясь с её пути. Она повернулась к Первому Чародею, который стоял возле нее.
— Начнем?
Маг выглядел так, словно был готов упасть от изнеможения.
— Это действительно необходимо, Сэр Евангелина?
— Один из ваших людей пропал, в ночь после покушения на жизнь Верховной Жрицы. Это было вскоре после того, как мы допросили его об убийствах. Я думаю, это служит основанием для подозрений, нет?
— Допросили, но не обвинили.
— Если вы хотите, мы можем разбудить Лорда-Искателя Ламберта и спросить его мнение.
Плечи Первого Чародея опустились. Тяжело вздохнув, он пошаркал в сторону одной из пластин на стене хранилища и поместил на неё свою руку. Красный свет отреагировал на его прикосновение, пульсируя и меняясь до голубого оттенка. Кивнув, она прошагала к другой пластине и, сняв латную рукавицу, прикоснулась к ней голой рукой. Она направила силу через кожу, которая щекотала, пока пластина медленно меняла свой цвет на голубой.
Хранилище затряслось, издавая грохот, который разошелся эхом по всей комнате. Шестеренки повернулись, и металлические кольца, которые были частью двери, начали скользить в разные стороны. Она в восхищении наблюдала, как медленно каждый слой вставал в линию вслед за другим… пока замок не издал один последний лязг и остановился. Маленькая панель в центре двери плавно поднялась наверх, и на свет показалась ручка двери.
Она прошла к двери, махнув рукой таращившему глаза храмовнику, чтобы он отошел, и потянула за ручку. Дверь открылась намного легче, чем можно было предположить исходя из её веса, так тихо, словно огромные петли были смазаны маслом вчера, а не несколько веков назад. Эти гномы определенно знали свое дело.
Безоконная комната, располагавшаяся за дверью, была громадной. Шесть высоких колонн доставали до самого потолка — одна, самая большая, в центре и пять по краям комнаты. Каждая колонна окружена металлической лестницей и уставлена тонкими стеклянными бутылочками. Каждая из этих бутылочек содержала несколько капель крови, взятой у каждого мага, когда их принимали в Круг, пропитывали магией, которая заставляла кровь светиться. Они создавали ощущение, что колонны были покрыты сверкающими, темными драгоценными камнями, и все вместе они заливали всю комнату жутковатым бледновато багровым светом. Цветом запретного.
Евангелине никогда не нравилась эта комната. Бутыли издавали вибрацию, которую легче было почувствовать, чем услышать. Это ощущение нарастало, и нарастало все больше, чем дольше вы оставались здесь, пока не начинало сводить с ума. По её мнению, эти амулеты слишком напоминали магию крови — но раз храмовники считали их полезным, то они были разрешены. Чуточка лицемерия во имя большего добра.